Старый батюшка что-то втолковывал склонившей голову даме. Из-за головы священника Алексей видел лишь гладкий лоб, край меховой шапочки и высокие брови, одного цвета с соболем. Скорбная поза женщины говорила о непомерном горе, свалившемся на хрупкие плечи. Батюшка перекрестил страдалицу и направился к её слугам. Дама осталась одна. Она подняла голову, Алексей увидел безупречный профиль и высокую лебединую шею. Незнакомка перекрестилась, приложилась к аналойной иконе и, повернувшись, сделала три шага в сторону бокового придела, где прятался Алексей.
Князь увидел её лицо и обомлел. Это была молодая девушка, самое большее – лет семнадцати. На нежном лице с высокими скулами сияли непролитыми слезами распахнутые глаза, Черкасский не мог разобрать, голубые или серые. Незнакомка остановилась перед образом, висевшим в простенке, и стала молиться. Алексей замер в тёмном приделе, боясь выдать своё присутствие.
Девушка перекрестилась и воскликнула:
– Матушка, Царица Небесная, прошу тебя, помоги! Спаси меня и мою семью! Пусть папа выздоровеет. Не забирай и его тоже.
Всхлипнув, незнакомка приложилась к иконе и, развернувшись, быстро пошла к ожидавшим её слугам. Хлопнула дверь, все вышли. Алексей остался в церкви один.
Увиденное так поразило Черкасского, что он не сразу решился выйти, а когда открыл дверь храма, то на крыльце уже никого не было, а где-то слева за церковной стеной раздался, а потом стих глухой стук копыт. Догнать незнакомку? Но от измученной тройки сейчас мало толку. Значит, не судьба…
Алексей вернулся к лошадям. Сашка попеременно гладил и ободрял их и возвращению барина очень обрадовался. Из-за угла церкви показался батюшка в овчинном тулупе, накинутом поверх облачения. Спросил:
– Кто вы и чего хотите, дети мои?
Алексей представился:
– Я – князь Черкасский, а это – мой слуга. Мы ехали в Ратманово, да заблудились. Кони наши выбились из сил. Можем мы где-нибудь здесь переночевать?
Батюшка, оказавшийся отцом Иоанном, пригласил их к себе. Убедившись, что лошадей разместили в конюшне, а Сашка уплетает щи на кухне, Черкасский прошёл в просторную горницу, занимавшую всю переднюю половину дома священника.
Две изразцовые печки источали тепло, свечи в медных шандалах лили золотистый свет на дубовую мебель и вишнёвые гардины. Всё здесь дышало уютом и покоем, как будто и не было снаружи никакой метели. Круглый стол в центре комнаты накрыли на двоих. Батюшка приветствовал Алексея:
– Милости прошу закусить чем Бог послал. Прошу, ваша светлость, у нас по-простому. Снимайте мокрую одежду, поставьте сапоги к печи, они быстро высохнут.
Алексей последовал совету, а потом уселся за стол. Еда оказалась необычайно вкусной: жаркое таяло во рту, к нему подали грибочки и пироги, а к чаю – мёд с церковной пасеки.
Гость согрелся, наелся, и в утешение за все сегодняшние мытарства судьба послала ему награду – приятную беседу. Батюшка оказался человеком умным и образованным. Он расспрашивал гостя о прошедшей войне, о государе, а потом и о «наглом Буанопарте», как именовал императора французов. По каждому вопросу отец Иоанн имел своё оригинальное суждение, основанное на практической сметке и житейской мудрости, часто такое точное, что Алексей искренне удивлялся. За разговором князь не забывал о главном, он всё время прикидывал, как бы расспросить у старика о девушке в чёрном. Так ничего и не придумав, Черкасский решился и спросил в лоб:
– Батюшка, мне показалось – или до меня кто-то тоже приезжал к вам?
От внимания Алексея не укрылось, как старик посуровел. Отец Иоанн бросил на собеседника испытующий взгляд, будто приценяясь, а потом не моргнув глазом соврал:
– Нет, никого не было. Вы ошиблись, ваша светлость.
Это обескуражило Алексея. Зачем сельскому батюшке скрывать чей-то визит в церковь? В этом, в принципе, не могло быть ничего предосудительного. Так в чём же дело? На этот вопрос имелся один-единственный ответ, правда, не слишком приятный – отец Иоанн не доверял своему гостю. Но почему? Что такое увидел старик в Алексее, раз скрыл от него сам факт существования трогательно-прекрасной молодой девушки?.. Явную порочность?.. Неужто?.. Благодушие Черкасского растаяло, как дым, ведь он-то лучше всех знал, что батюшка прав. Теперешняя жизнь Алексея была следствием его постыдной распущенности. Именно порок загнал Черкасского в опалу. Из-за него он потерял дружбу императора Александра, а в свете стал настоящим изгоем.
Резко закончив беседу, батюшка распорядился убрать со стола, а когда кухарка, такая же древняя и сухонькая, как и её хозяин, унесла посуду из комнаты, указал Алексею на постель. Гостю постелили на широком диване у печи.
Алексей лёг. После нынешних злоключений он должен был сразу же провалиться в сон, но этого не случилось: слишком уж обидным показалось ему поведение отца Иоанна.
«Правда глаза колет, но лучше признать неприятную истину, чем упорствовать в своих заблуждениях», – учила когда-то маленького Алёшу бабушка. Теперь князь Алексей был полностью с нею согласен. Только он один виновен в собственных несчастьях: не заметил, как скатился до потакания постыдной распущенности, и в итоге потерял всё. Теперь за возможность вернуть уважение государя и общества придётся заплатить самую высокую цену – поступиться свободой и достоинством.
«Этого не избежать», – накатила тоска.
«А вдруг можно?» – шепнуло искушение.
Алексей закрыл глаза и принялся вновь и вновь прокручивать в мыслях свою печальную историю, но выхода так и не нашёл. Незаметно усталость взяла своё, и сон освободил Черкасского от мук совести. Утро вечера мудренее…
Пробившийся меж вишнёвых штор утренний луч разбудил Алексея. Одежда его просохла, а вычищенные невидимым доброхотом сапоги блестели, как новые. Князь быстро оделся, во дворе умылся снегом из нанесённого за ночь сугроба и пошёл искать своего строгого хозяина. Отец Иоанн служил заутреню. Дождавшись окончания службы, Алексей попросил:
– Батюшка, помогите мне, пожалуйста, людьми. Нужно отыскать и откопать мой экипаж и найти проводника до Ратманова. Я хорошо заплачу.
– Деревенские с радостью помогут: зима, работы нет, они всё для вас сделают, – пообещал старик. Он подозвал двоих мужиков: – Иван, Фёдор, помогите барину разыскать карету, а потом проводите его до почтовой станции. А там, ваша светлость, вы и проводника возьмёте, от нас до Ратманова вёрст тридцать, если не более.
Договорившись об оплате и передав мужиков под начало Сашки, князь пошёл вдоль дороги, по которой вчера уехала незнакомка. Деревенька лежала позади церкви, а дорога, обогнув старые вязы, убегала в чистое поле. Натоптанная в начале, уже через десяток шагов она стала теряться в сугробах, а потом и совсем исчезла. Алексей стоял на краю бескрайней снежной равнины, лишь на горизонте очерченной таким же белым кружевным лесом. Следы незнакомки исчезли под снегом. Если бы Алексей сам не слышал её голоса, то подумал бы, что всё это ему померещилось. Но перед глазами до сих пор стояло прекрасное заплаканное лицо.