Они собирались в окрестностях Сторожевой горы со всех Соединенных Штатов. И это были не туристы. Они приезжали на машинах, летели самолетами, прибывали на автобусах и поездах, шли пешком. Некоторые летели сами — но только очень низко и исключительно по ночам. А иные пришли под землей, своими, им одним известными путями. Многие добрались на попутках, упрашивая нервических автолюбителей или водителей грузовиков подкинуть их докуда возможно. Те, у кого были свои машины или грузовики, замечали тех, у кого машин не было, у обочины дороги, на заброшенных автобусных остановках или в придорожных забегаловках и, признав по каким-то невнятным приметам, что перед ними свои, предлагали их подвезти.
Запыленные и усталые, они собирались у подножия Сторожевой горы. Они смотрели вверх, по лесистым склонам, и видели тропинки и сады, и водопад Рок-сити — или им казалось, что они все это видят.
Прибывать они начали с самого утра. Вторая волна накатила в сумерках. А потом еще несколько дней их становилось все больше и больше.
Побитый грузовик из прокатной конторы «Сам себе перевозчик» остановился у обочины, и из кузова выбрались несколько смертельно усталых русалок и вил, с размазанным макияжем, набрякшими от долгой бессонной дороги веками и стрелками на колготках.
В рощице у самого подножия холма престарелый вампир протянул открытую пачку «Мальборо» голому обезьяноподобному существу, покрытому свалявшейся рыжей шерстью. Тот с благодарностью принял сигарету: они сидели бок о бок и молча курили.
На обочину съехала «Тойота-Привиа», из которой вышли семеро китайцев, мужчин и женщин, чистеньких и опрятных, в одинаковых темных костюмах; такие в некоторых странах носят мелкие госчиновники. У одного из них в руках была папка с зажимом, и когда из багажника начали выгружать огромные сумки для гольфа, каждый предмет он сверял со списком; в сумках оказались покрытые травленым узором мечи с полированной рукоятью, резные палочки и зеркала. Оружие раздали на руки, проверили, и каждый за свое расписался.
Знаменитый когда-то комический актер, которого все на свете считали умершим еще в двадцатые годы, вылез из ржавой машины и стал снимать с себя одежду: ноги у него оказались козлиными, хвостик тоже был козлиный, коротенький.
Приехали четверо улыбчивых мексиканцев с иссиня-черными прилизанными волосами: они передавали по кругу бутылку, которую старались при посторонних особо не светить и которая была спрятана в пакете из крафт-бумаги: в бутылке плескалась горькая спиртовая настойка на молотых какао-бобах и крови.
Маленький чернобородый мужчина в запыленном котелке, с завивающимися штопором пейсами на висках и в накинутой на плечи обтрепанной и протертой чуть не до дыр молитвенной накидке, пришел пешком, прямо через поля. В нескольких шагах за ним следом шел его спутник, ростом выше почти вдвое, со светло-серой кожей цвета хорошей польской глины: слово, написанное у него на лбу, переводилось как истина.
Они продолжали прибывать. Подъехало такси, из которого выбрались и принялись бестолково топтаться на обочине несколько ракшасов, демонов с Индийского субконтинента: они молча разглядывали собравшуюся у подножия горы публику, пока не заметили Маму-джи — та сидела с закрытыми глазами и губы у нее шевелились в молитве. Она была единственным здесь знакомым существом, но подойти к ней ближе они все-таки не решались, памятуя о прежних сражениях. Руки ее поглаживали висящую на шее цепочку из черепов. Ее коричневая кожа постепенно стала черной, блестящего обсидианово-черного цвета: губы у нее раздвинулись, и обнажились длинные и острые зубы. Она открыла глаза, подозвала к себе ракшасов и обняла их так, как обнимала бы, должно быть, собственных детей.
Грохотавшие несколько дней подряд на севере и востоке грозы ничуть не разрядили повисшей в воздухе тяжести, гнетущей и влажной. Местные метеорологи даже предупредили о возможности возникновения торнадо в небольших, неподвижно застывших островках высокого давления. Днем погода стояла теплая, а ночи были холодны.
Они сбивались вместе в разношерстные компании, где по национальности, где — по расе или темпераменту, а то и по видовым признакам. Настроение было тревожное. И вид у всех был усталый.
Кое-где шли разговоры. Случалось, вспыхивал и смех, но приглушенный и нечасто. Из рук в руки передавали упаковки с пивом.
Через луга в лагерь пришли несколько местных мужчин и женщин, тела которых двигались как-то странно, а когда они открывали рот, то говорили не собственными голосами, но голосами вселившихся в них Лоа: высокий чернокожий мужчина говорил голосом Папы Легбы, что отворяет ворота; Барон Суббота, вудуистский повелитель мертвых, вселился в тело девочки-готки из Чаттануги, совсем еще сопливой — может быть, просто потому, что она была счастливой обладательницей собственного черного шелкового цилиндра, который сидел на ее макушке под каким-то залихватским углом. Говорила она гнусавым басом Барона, курила невероятных размеров сигару и распоряжалась тремя Жеде
[128]
, то есть Лоа-мертвецами. Жеде обитали в телах троих братьев средних лет. В руках у братьев были дробовики, и шуточки они отпускали настолько грязные, что смеяться им отваживались только они сами — впрочем, делали это за всех, и с большим удовольствием.
Две неопределенного возраста женщины-чикамога в засаленных джинсах и потертых кожаных куртках бродили по лагерю, разглядывая народ и приготовления к битве. Время от времени они указывали друг другу на что-нибудь пальцами, а потом принимались качать головами. В грядущем конфликте они не собирались принимать участия.
На востоке набухла и выкатилась из-за горизонта луна, которой оставались ровно сутки до того момента, когда она войдет в полную силу. Казалось, когда встанет, она займет собой половину неба, огромный оранжево-красный шар над черными лесистыми холмами. Но по мере того как линия горизонта делалась от нее все дальше и дальше, она усыхала и бледнела, пока не повисла наконец посреди неба, как фонарь.
Много их здесь собралось, у подножия Сторожевой горы, в лунном свете. И все они ждали.
Лоре хотелось пить.
Иногда живые люди горели у нее в голове ровным тихим светом, как свечи, а иногда пламенели как факелы. Поэтому избегать их было легко, и, в случае надобности, отыскивать. Тень на дереве горел очень странно, каким-то своим особенным светом.