Так что, кто бы что ни думал, но маркиза ди Мармо жила в раю. Жизнь оказалась добра к ней. Нельзя было требовать большего. Лив стала знатной и богатой, вновь вернулась к музыке, и теперь уже никому бы и в голову не прошло, что её можно жалеть. Последней каплей оказался портрет. Гвидо написал его тайком, а когда показал, Лив ахнула. Сходство было поразительным, но при этом сидящая за фортепьяно женщина казалась невыразимо прекрасной.
– Неужели это я? – спросила Лив.
– Ты, мой ангел, – подтвердил Гвидо. И Лив поверила.
Поверила мужу и подруге, а главное, поверила самой себе. Время пришло – и это было её время. Лив собралась с мужеством и наконец-то написала в Россию.
Глава двадцать вторая. Долгожданное письмо
Как же ему хотелось в Россию! Весь последний год Александр провёл в Богемии, и теперь чувствовал, что больше не может здесь жить. Из-за душевной боли? Наверно… Боль притупилась, но всё равно при каждом воспоминании о Лив сердце ныло. Он был кругом виноват и не сделал для кузины даже самого малого – не разобрался в запутанном клубке случившихся несчастий.
Со смертью Гюнеля оборвалась нить, по которой можно было найти заказчика похищения. В Одессе Александр попытался разыскать хоть кого-нибудь, кто видел в порту служанку, говорившую с Назаром. Он опросил всех матросов с «Посейдона», который, по счастью, стоял на причале в одесском порту. Моряки Назара прекрасно помнили, но никто и никогда не видел рядом с ним посторонних женщин.
– Нет, господин, не было никаких служанок, – в один голос твердили матросы, – вот с турком – да. С ним Назар часто беседовал, а с женщинами, кроме своих хозяек, – ни-ни.
Гюнель мог и солгать, пытаясь свалить вину на Назара, и тогда к похищению девушек никто, кроме самого турка, не причастен. Но вдруг он сказал правду? Возможно ли, что здесь замешана женщина, названная Варей? Александру оставалось только одно – самому встретиться с княгиней Нарышкиной и всё узнать. Он помнил эту яркую, высокомерную даму со времён коронации. Эта жгучая красотка в открытую флиртовала с генерал-губернатором Новороссийского края и делала это на глазах его жены, а за компанию и собственного мужа. К тому же она не скрывала и своих видов на Дмитрия Ордынцева, хотя тот уже стал женихом средней из сестёр Чернышёвых. И с этой женщиной предстояло объясняться, не имея при этом ни одного доказательства. Впрочем, иного выбора не было. Промолчать Александр не мог – это означало бы предать память Лив.
После бесплодных поисков в порту Одессы князь вернулся в свою гостиницу усталый и голодный. Надо бы хоть поесть по-человечески. Проще всего было поужинать в каком-нибудь из соседних трактиров, и Александр, переодевшись в чистое, вышел из номера с твёрдым намерением так и сделать. В узком коридоре на него внезапно налетел идущий навстречу мужчина.
– Простите великодушно… – произнес тот и вдруг с удивлением воскликнул: – Вот это сюрприз! Какими судьбами? Князь Шварценберг в Одессе! Мы думали, что вы уехали в Богемию.
Перед Александром стоял один из его московских приятелей – Владимир Голицын. В последний раз они виделись в то время, когда капитан Свиньин пытался сделать из Александра козла отпущения и всё московское общество резко охладело к прежнему любимцу. Голицын тогда явно избегал Шварценберга, а теперь, как ни в чём не бывало, широко улыбался и тянул руку. Александр уже давным-давно всех простил и не держал зла на прежних знакомых, и сейчас, пожав Голицыну руку, ответил на его вопрос вполне дружелюбно:
– Я съездил в Богемию, успел побывать ещё в нескольких странах, а сюда приплыл из Константинополя. Немного отдохну в Одессе и поеду дальше.
– Что значит европейский масштаб! Завидую вам белой завистью. А мы – русаки – всё по своим имениям катаемся, да зимой – в столицы на светский сезон. Мира не видим! Провинциалы! – откликнулся Голицын и тут же уточнил: – Куда собрались?
– Хочу пообедать. Других планов у меня пока нет.
– Так давайте со мной. Вы ведь знакомы с графиней Воронцовой? Самого генерал-губернатора сейчас нет – он отбыл в Севастополь, пресловутый Витт увязался за ним, так что мы с вами окажемся в обществе прекрасных и одиноких дам.
– Разве их будет много, ведь вы назвали всего двоих уехавших мужчин? – улыбнулся Александр.
– Воронцов покинул и законную жену, и любовницу – Ольгу Нарышкину, а генерал Витт – свою метрессу Каролину Собаньскую. Все три дамы терпеть не могут друг друга, но графиня Воронцова приглашает Собаньскую, когда хочет досадить своей сопернице – Нарышкиной. Прекрасная Каролина в открытую живёт с Виттом, а тот приходится княгине Ольге единоутробным братом. Сестрица уже поцапалась с генералом, отказавшись принимать его любовницу. Так что это настоящий цирк! Поедемте! Посмотрите на дамские битвы, я уже не раз их наблюдал: искры из польских панн летят, как из топки. Не пожалеете – будет забавно, к тому же у Елизаветы Ксаверьевны отлично кормят.
Ну надо же, какой шанс! Равнодушно, чтобы не возбудить любопытство в своём болтливом собеседнике, Александр заметил:
– У меня остались добрые воспоминания о встречах с графиней Воронцовой, я бы с удовольствием возобновил знакомство. Но вы говорите, что в её доме ожидаются бабские склоки… Возможно, Елизавету Ксаверьевну не обрадует присутствие в такой момент незваного гостя?
– Здесь вы не правы: графиня так безупречно воспитана, что к её поведению придраться невозможно, при этом она лихо стравливает Нарышкину и Собаньскую, выставляя их обеих на потеху гостям. Ей чем больше зрителей – тем лучше.
Александр для приличия ещё раз выразил сомнение, а потом «сдался». Голицына у крыльца ждал собственный экипаж, и уже через две-три минуты приятели отправились на Приморский бульвар к недавно отстроенной губернаторской резиденции. Дворец стоял на холме, и самым главным его украшением была панорама залива, но и сам двухэтажный ампирный особняк мог считаться эталоном стиля. Гладкие стены с белыми пилястрами, лепной фриз, бегущий у края плоской крыши и минимум украшений создавали изысканное и гармоничное целое.
Коляска остановилась перед крыльцом с двумя львами, и гости прошли в тень портика. Монументальный в своей важности лакей проводил их в салон. Приглашенных собралось пока немного: вдоль окон прохаживались двое молодых чиновников в вицмундирах, а в кресле сидел уже облысевший, с виду вяловатый мужчина, в котором Александр узнал князя Нарышкина. Женщин в гостиной тоже было трое: по-летнему воздушная в белоснежном шёлке хозяйка дома, статная темноглазая шатенка в золотистом муслине и томно играющая веером Ольга Нарышкина в переливчатой тафте. Голицын, на правах друга дома, подвёл Александра к хозяйке и заявил:
– Драгоценная Елизавета Ксаверьевна, вы представляете, кого я встретил сегодня в гостинице? Князя Шварценберга! Естественно, что я счёл своим долгом привезти его к вам.
Воронцова сердечно улыбнулась. Если её и озадачил неожиданный визит, то виду она не подала. Наоборот, сказала со всем радушием:
– Я очень рада, князь. Не обещаю, что здесь вы найдёте всех светочей искусства, как в доме княгини Волконской, но будьте уж снисходительны к провинциалам.