Шереметев подошёл к ним сразу. Сегодня он был во фраке, и Надин показалось, что штатское идёт графу больше, чем белый мундир кавалергарда.
«Незачем Дмитрию служить, это не его дело, – сразу же решила она. – А что? Разве творить добро, строить больницы и школы – не почётнее, чем гарцевать на плацу?»
Надин радостно ответила на сияющую улыбку Шереметева.
Подошла хозяйка дома. Княгиня Зинаида радостно обняла Марию Васильевну и повела её к столу. Любочка двинулась за ними, а Надин чуть приотстала. Шереметев шёл рядом с ней. Надин специально не смотрела в его сторону и, опустив ресницы, молчала. Кожа её горела под огненным взглядом черных глаз. Ей даже показалось, что кавалер собрался что-то сказать, но так и не решился.
«Ну, смелей же, я готова принять твоё предложение, сделай его наконец!» – мысленно подбодрила его Надин. Как будто услышав её подсказку, Шереметев кашлянул в кулак, а потом прошептал:
– Графиня, мне нужно поговорить с вами, для меня это вопрос жизни и смерти.
Надин подняла на него глаза и ужаснулась: лицо Шереметева пылало маковым цветом, а глаза блестели, как в лихорадке. Он привлекал внимание, а этого ей сейчас не хотелось. Надин тут же кивнула и прошептала:
– Я оставлю вам вальс.
– Спасибо, – расцвел её кавалер.
Лицо его стало бледнеть и наконец приняло привычный оттенок, а Надин успокоилась. Шереметев пододвинул ей стул и усадил за спиной графини Кочубей, уже занявшей место за большим овальным столом. Надин села, изящно сложила руки на кружевах пышных юбок и, поразмыслив, пришла к выводу, что большую часть пути она одолела. Осталось дождаться счастливого финала. Терпение её было на исходе. Да когда же всё это наконец кончится?!
Да будет ли конец этой напасти? Булгари уже устал и от Москвы, и от коронации. Торжества только начались, а у него не было ни сна, ни отдыха. Губернатор, похоже, рассорился с женой и теперь всё чаще доверял почётную миссию сопровождения Елизаветы Ксаверьевны своему преданному помощнику.
А ведь как хорошо они жили в Петербурге: не было никаких женщин, все спешили закончить дела до отъезда на коронацию. Генерал-губернатор сам наносил визиты, а начальник его канцелярии занимался лишь бумагами. Всё было чин чинарем – дело крутилось, шеф день-деньской пропадал вне дома, а предоставленный сам себе Иван Ардальонович отлично проводил время. А теперь всё пошло прахом: Воронцов, не стесняясь, обхаживал семейство Нарышкиных, а его супруга отдавала предпочтение другим домам, и графу Булгари приходилось таскаться за губернаторшей по светским салонам.
Иван Ардальонович тихо вздохнул. Отец когда-то учил его, что нужно уметь находить приятное в любом занятии. И впрямь, зачем Бога гневить? Сегодняшний приём оказался не из худших: салон княгини Волконской считался модным, да и общество там было многолюдным, можно спрятаться где-нибудь в уголке и сидеть, наблюдая за публикой, пока Елизавета Ксаверьевна ведёт свои бесконечные разговоры.
Булгари обежал взглядом гостиную, ничего интересного пока не наблюдалось, и вдруг его глаз зацепился за свекольное пятно. Ба!.. Да это же молодой Шереметев так опозорился! Мальчишка пылал, как фонарь, от его щёк можно было прикуривать. Что же это с ним случилось? Ответ лежал на поверхности… Ничего нового. Сказано же: «Сherchez la femme». Ищите женщину. Впрочем, чего её искать, коли эта женщина рядышком стоит? Ничего себе девица: глазки опустила – сплошная невинность. А вот, пожалуйста, любуйтесь – подняла головку, чёрными локонами тряхнула и одним словечком своего молокососа в порядок привела. Заулыбался, бедняга, расцвел.
Девица завертелась, оглядывая публику, и Булгари узнал её. Надежда Чернышёва. Иван Ардальонович специально интересовался этой барышней, поскольку не забыл, с кем её видел. В прошлый раз их с сестрой сопровождал чёртов Ордынцев. После разговора с этим моряком Булгари всё никак не мог успокоиться. Он гадал, что тому известно и почему Ордынцев заговорил про порт.
Почему порт? Почему он спросил именно об этом? Никто в Одессе никогда не связывал начальника губернской канцелярии с портом, за столько месяцев даже намёка не было. Граф так разволновался, что ему вновь захотелось уехать с дурацкого раута. Тяжёлые мысли грозили вогнать Ивана Ардальоновича в чёрную меланхолию. Почему Ордынцев обратился к нему с этим вопросом? Булгари успел проверить и теперь знал, что сказанное князем – правда. Тот действительно был ближайшим помощником адмирала Грейга. Если такой человек вдруг заинтересовался портовыми делами – жди беды.
«Но что они могут знать об этих делах? Да ничего, – уговаривал себя Иван Ардальонович. – Никто не может ничего знать. Что же теперь, только от одного подозрения всё бросить и потерять такие деньжищи?» На это он точно пойти не мог. Ни за что!
– Гедоев, – вдруг прошептал Булгари.
Как же он забыл про этого кибиточника? Ведь тот видел его в порту, мельком, но видел, а самое главное – запомнил. Иван Ардальонович это знал совершенно точно: острый, узнающий взгляд этого мелкого жулика, встреченного им однажды в гостинице на Итальянской улице, сказал о многом. Как внимательно рассматривал кибиточник вицмундир начальника канцелярии. Не успеешь оглянуться, как шантажировать начнут.
«Ну ничего, когда Гедоев вернётся в Одессу, тогда и подумаем, как поступить, – успокоил себя Булгари. – Ещё не хватало из-за нищего кибиточника своим благополучием рисковать! Нет, Ордынцев никак не может выйти на такого, как Гедоев. Они из разных миров, такие люди никогда не встречаются. Всё обойдётся».
Эта мысль принесла успокоение. Булгари вспомнил о своих обязанностях и поискал взглядом губернаторшу. Елизавета Ксаверьевна не скучала. Она кружилась в вальсе.
Вальс. Раздались долгожданные волнующие звуки, и к Надин подошёл Шереметев. Он робко улыбнулся, а она, просияв, вложила свои пальцы в его раскрытую ладонь. Граф вывел Надин на середину зала, обнял за талию и закружил. Господи, как же это оказалось хорошо! Молодой, красивый и добрый человек обнимал ее, и Надин знала, что сейчас услышит долгожданное признание в любви, а её душа купалась в чувственной нежности вальса. Чего в ней сейчас было больше – ожидания триумфа или сладостной неги, навеянной мелодией и объятьями молодого красавца? Сложно сказать… Граф двигался с удивительной легкостью, Надин даже подумала, что мужчины не бывают такими грациозными. Казалось, что они скользят над полом – так виртуозно вел её Шереметев. Сердце Надин пело, она отдалась танцу, и когда наконец-то услышала тихий шёпот кавалера, даже слегка расстроилась. Предвкушение оказалось лучше самого признания.
– Надежда Александровна, – волнуясь, начал Шереметев, – я хотел бы сказать, что с того дня, как познакомился с вами, в моей жизни появился свет. Я никогда раньше не встречал такой девушки, и мне кажется, что только вы понимаете меня.
Граф замолчал, и Надин догадалась, что он не решается сказать главное. Похоже, её кавалер просто трусил. Она подняла глаза и увидела на лице Шереметева растерянность и отчаяние.
«Да он на самом деле боится, что может получить отказ», – поняла Надин. Она нежно улыбнулась, заглянула в чёрные тревожные глаза графа и сказала: