– Не нам судить правителей, – смиренно остановил разволновавшегося Невельского владыка, – на все воля Господа нашего Иисуса Христа! Важно понимать: Орлов попался в ловко расставленные сети тайного заговора по своей вине. Бог наказал его за блуд с замужней женщиной! Не забывайте, церковь всегда призывала к целомудрию.
– Кто же был тот ловкач, уполномоченный правительства? – в один голос спросили женщины, не принимая во внимание нравоучение старого монаха.
Они не осуждали женщину, убившую мужа ради любви к другому мужчине. Они что-то знали такое, что старательно замалчивали учившие правилам жизни религия и вожди. Наступила гробовая тишина. Николай с удивлением отметил, что покрытые копотью массивные подсвечники горят особенно ярко, а вместо китовых свечей – стеклянные колпаки. Наступила эра ламп, работающих на добываемом из нефти керосине. Да и женские платья, лишившись корсетов из китового уса, подчеркивали красоту женской фигуры. Только человек не изменился.
– Что же, владыка, застеснялись? – укоризненно начал Геннадий Иванович.
Лимонное его лицо стремительно наливалось желтизной, и владыка испугался непредсказуемой прямолинейности моряка, поспешил с ответом:
– Вот так начинал свою блестящую карьеру сегодняшний канцлер Российской империи князь Александр Михайлович Горчаков. В ту пору ему шел двадцать восьмой год. Именно он и был тем самым уполномоченным из Петербурга!
Николаю Дымову пришли на память стихи:
Беги льстецов, водись лишь с тем, кто прям.
Довольствуйся чем есть, не сетуй: «Мало!»
Величье шатко, в злобе свет упрям,
Богатство слепо, лесть имеет жало.
За счастьем гнаться, право, не престало.
Смиряй себя, послушайся совета,
И правду ты узришь: не страшно это!
[93]На ночной улице их встретил сырой ветер. Небо заволокло белыми тучами, похожими на волны бушующего моря. Они поглотили появившиеся звезды. Николай, как и в день первой встречи с Лизой, наблюдал редкое природное явление, называемое «дьявольскими облаками». Как в далеком детстве, принял пробежавшую по груди мышь за предвестника скорой смерти, так и сегодня считал не случайным небесное предзнаменование.
21
В Ярославле зима выдалась холодная и малоснежная. Народные приметы пророчили раннюю весну. Солнце тускло светило, жмурясь от ослепляющей белизны снежной долины. Устав бороться с морозом, заходило за горизонт необычно рано, до 16 часов дня. Именно 9 января 1872 года, после Святок, случится важное событие.
На левом низменном берегу Волги у деревни Филино в стилизованном под старинный русский терем деревянном здании вокзала топталось много людей. В основном то были рабочие, отогревавшиеся у огромной железной печи, памятником стоящей посередине просторного зала. В дальнем углу немногочисленная группа одетых в меховые шубы начальников.
Рабочие курили едкие самокрутки, обсуждая предстоящее событие.
– Смотри-ка, все тузы собрались, как есть! – горделиво, словно те приехали к нему в гости, бросил в сторону господ молодой ярославец.
Его одернул пожилой мужик, с рыжими от никотина редкими зубами и хитроватым взглядом:
– Есть, да не про твою честь!
Толпа ехидно хохотнула в ответ. Здесь были свои, костромские, вологодские и ярославские мужики. Все они держались за хорошо оплачиваемое место, помня, как совсем недавно на строительство железной дороги Москва – Сергиев Посад даже простых работяг привозили из Франции.
– А чаво ждем, мужики? – бесшабашно выкрикнул из толпы мальчишечий звонкий голос.
– Вот еще один олух царя небесного выискался, – срезал говоруна тот же пожилой рабочий, – ждем самого хозяина. А не чаво, да чаво.
Дружный смех колыхнул дымное облако над головами людей.
– Нашу дорогу пришло время сдавать комиссии, – сняв стоявшую как валенок шапку, рабочий с уважением мотнул седой головой в сторону хорошо одетых людей в дальний угол зала, – а как ее сдать, без поезда. Должен проехать, попробовать на прочность. Поезд, вишь, стоит на том берегу. Моста-то, дурья башка, нету. Потому мы на морозе и уложили рельсы по льду. По ним он и пойдет в нашу сторону, а то, как же, ждать до весны, когда паром перевезет. Нет, брат, нас, дураков, на Руси еще на сто лет хватит! А господа-акционеры свои денежки кровные вложили в стройку, им государство их вернет, как только железку-то примут. Потому без паровоза никак нельзя.
– Нам-то что? – недоуменно закатил глаза ярославец под самый купол, словно там искал ответа на свой вопрос.
– Вот ведь архаровец беспутный, – съехидничал тот же мужик, – а зазнобе на свадьбу на что подарок купишь? Акционеры деньги получат и с нами рассчитаются, дурья ты башка.
– Ему деньги не нужны, – хохотнул рядом стоящий молодец, – он живет с солдаткой, а ей подарков не требуются. Кто к ней в келью зашел, тот и хозяин.
Неожиданно из-за спины шутников раздался строгий окрик мастера:
– Хватит зубы скалить! Работа черна, да денежка бела! Костровым живо на лед, «маячки» подпаливать.
Уже тихо и примирительно он добавил:
– Сам Дымов паровоз по ледяной насыпи поведет! Слышал, как вчерась говорил: «Нечего ждать весны, цельных четыре месяца, дорогу нужно сдать в январе. Если состав уйдет под лед, то из своего кармана и заплачу за риски». Еще говорил, что в ночь поведет состав, чтобы город не видел позора, если лед не выдержит и поезд уйдет под воду. Он ведь в Америке раньше жил, там и научился паровозики водить. Отчаянный, на китов в океане один на один, как на медведя с рогатиной ходил! Знатный барин! Нашенской крови, костромской!
– Да ну ты, так уж и костромской, и китов бил? – переспросил ярославец недоверчиво.
– Друг самого адмирала Невельского, что имение в Дракино под Солигаличем, – со знанием дела ответит мастер, – живо на лед, костры зажигать!
Толпа выходила на улицу. На другом, правом берегу, у деревни Дядьково возле Семеновского спуска показался одинокий огонек, пробивающий ярким лучом темноту ночи. Сначала двигался вдоль реки по берегу, а затем начал спускаться к переезду. Там, на льду, насыпь из снежной подушки, для крепости залитая водой, сковавшей ее крепче чугуна. На ее основание уложены стальные рельсы, каждый до шести метров в длину и весом в двадцать шесть килограммов. Огонек продолжал неспешно вползать на ледяную насыпь. В какой-то момент наблюдавшим с другого берега показалось – потух. Нет, снова загорелся. Начал неуверенно ползти, как младенец по пеленке. В это время на пути его движения вспыхивали звездочками огни костров. Вдруг подул крепкий ветер с плотным снежным зарядом. Язычки костров беспомощно заморгали, готовые, не разгоревшись, потухнуть. Люди с замиранием сердца следили за их борьбой с ветром и снегом. Поезд уже двигался по ледяной насыпи, а костры нескоро разгорались. Внезапно возникшая незапланированная опасность могла окончиться трагедией. Машинист вел поезд вслепую. Одно неверное движение могло сбросить его с высокой насыпи на лед.