Не ожидая того, Николай стал случайным участником разговора, тема которого была ему очень близка. Именно это после сыграло самую положительную роль в быстром согласии моряков с его предложением.
– Человек русский не может нарушить закон, потому и скована его инициатива, а энергия уходит в пьянство, – размеренно объяснял седой, но крепкий старик, обращаясь к полудюжине подвыпивших китобоев.
– У англичан не менее строгие законы, – со знанием дела отвечал молодой, с рыжей копной давно не мытых длинных волос юноша. Дымов видел в нем своего сверстника. Рыжий парень для большей убедительности добавил: – Как что не так, казнят человека. А еще у них шахматы считаются азартной игрой. Штрафуют.
Бражники моментально притихли, видимо, от испуга за свои немалые преступления. Угрюмые лица не смогла развеселить даже хорошая порция водки.
– Их государство заботится о предпринимательстве, которое, как курочка ряба, приносит в казну золотые яйца. А у нас воруют – и все тут. Возьмите Аян, дорогу до Якутска. Где она? А сколько деньжищ вбухали в тундру! Горы огромные! Слыхал, сто семей переселили из России. Дома им поставили вдоль Маянской трассы. Земельку возделывайте, растите нам пшеницу, коровенок нате вам! Бесплатно! Ну и где энто богатство? Коровенок порезали на мясо, земля не родит, не воронежский чернозем! Разбежались да померли переселенцы. Все до одного! – возмущался пожилой китобой, с шапкой покрытых словно инеем, седых волос. Николаю показалось его лицо знакомым. Да и на многие вещи, на многих людей он сегодня смотрел и воспринимал их не как раньше. Вот и поляк Чайковский, коренастый, полный достоинства седой старик, надежный финн Онни, рыжий разумный парень, которого все зовут Отто. Грубая компания приняла его сразу, без предварительной проверки. Так, словно он давно жил рядом с ними.
– Мы, китобои отечественные, можно сказать, для императора стараемся, деньги в казну приносим, территорию русскую заселяем. А оказалось, в Петербурге до нас нет никому дела! Отлучил нас царь от своей милости по причине неполучения налога, – чертил свое благообразный седой старик, имея в виду выход Российско-американской компании из уставного капитала Российско-финляндской компании, созданной как дочернее предприятие, – ни власти, ни контроля за местными казнокрадами нету. Потому и справедливость в России не для нас!
– Верно! – поддержал Чайковский. – Чем строже законы, тем меньше свободы!
Дымову не нравились смутьянские речи простого народа, но здесь каждый имел свое мнение, и с ним, как и с этим стариком, считались.
– Нос не дышит, глаза слезятся от смрада костров, что жгут браконьеры по всему охотскому побережью, вытапливая жир китовый, – хлестал правду-матку седой старик, – а пограничную стражу не создают. А как себя ведут в наших портах английские китобои? Словно они здесь хозяева. А почему?
– Знамо дело, – нашелся один их китобоев, – у них доллары, которыми оплачивают свое спокойствие нашим же комендантам портов.
– Не удивлюсь, когда перебьют всех китов, а потом американцам с англичанами продадут Аляску с Камчаткой, – съязвил старик смутьян, – слушайте отчет в газете английской.
Дымов увидел, как сильные жилистые руки старика достают из-за ворота рубахи клочок бумаги.
«С такими кулачищами не газеты разворачивать, а быков убивать одним ударом», – с уважением думал Дымов. Догадка росла, как выползающее из-за сопки восходящее солнце.
«Наверное, беглый каторжник, – подумал он, – от такого лучше подальше. Хотя умение держать себя с достоинством… непохож на преступника. Те пришибленнее. Познавшие унижение редко остаются храбрыми».
В тусклом свете услужливо придвинутых свечных огарков над столом белела седая голова старика.
– «Американские китобои за 1847–1859 годы получили продукции из добытых в русских водах китов на сумму 800 миллионов долларов», – со злобой прочитал, а затем присвистнул старик, – вот где золотое дно! Прямо под форштевнями наших кораблей!
При этом лицо его сникло и сморщилось, как жареный помидор.
Дымов воочию наблюдал результаты хищнического истребления китов. Иностранцы с уловом приставали к любому близкому побережью для вытапливания ворвани и разделки добычи. На китобойном судне такую работу проделать сложнее. К тому же на берегу можно без зазрения совести использовать бесплатный труд туземцев. Плата едина – бутылка виски! Им было выгодно забить бочками с жиром трюмы судов, чтобы продолжить улов. Огромные скелеты, похожие на выброшенные морем остовы кораблей, гнили по всему охотскому побережью и на Курильских островах. Клипер «Оливуца» и их «Восток» лишь предупреждали своим присутствием о принадлежности этих земель России. Наказать штрафом или арестом хорошо вооруженных людей было бы себе дороже. За полтора года своей охранной службы на «Востоке» Дымов был свидетелем всего двух арестов браконьерских судов под американским флагом. Через сутки портовое начальство отпустило их без особых взысканий. Николай объяснял такие действия берегового начальства союзническим отношением к американцам. Они так же, как русские, боролись с агрессией Великобритании.
– От нашей ругани «Раку»
[56] ни холодно ни жарко, – заговорил все это время молчавший Онни Маттенен.
Народ за столом примолк, как после предупреждения в суде о необходимости «говорить одну только правду и ничего, кроме правды».
– Нет на Дальнем Востоке фигуры, подобной авторитетному купцу Шелихову
[57]. Сегодняшнее руководство компании создало свои правила, выгодные еще и американцам. Живут по принципу «ни войны ни мира». Поделили промысел, себе пушного зверя, а супостатам кита. Потому и кинули нашу китобойную флотилию.
– Потому и морскую охрану не создают, – поддержал Маттенена рыжий парень Отто.
– Обязали меня сдавать компании в виде налога в сезон промысла двух китов по 300 рублей. Я им в ответ… – Маттенен набычился, покраснел. Было видно, как тяжело давались воспоминания о недавнем крахе компании, который он воспринимал как личную трагедию. – Ус с одного кита стоит не менее 700 рублей, а сам-то млекопитающий до тридцати тысяч долларов! Смеются, мол, не хочешь, у тунгусов всего кита будем покупать за тридцать рублей, а за остальное возьмут кожаными деньгами
[58].
Дымов с интересом слушал отчаявшихся китобоев и мысленно строил грандиозный план по коммерческому освоению края. «Первым делом, – рассуждал Николай, – поставлю жироплавильный цех в устье реки Кутын, впадающей в устье другой, Тугур. Здесь глубина до трех метров, означающая возможность заходить морским судам. Домики для работников, небольшой цех для консервирования китового мяса». По его мнению, следовало использовать все производственные остатки от переработки кита, в том числе кости, плавники. Для этого рассчитывал поставить дробильную паровую машину по измельчению костей в удобрения. Получалось безотходное производство. С опытным Маттененом разделить сферы влияния: промысел за финном, производство и последующий сбыт продукции оставить за собой. Откладывать разговор не имело смысла. Рапорт о досрочном увольнении передаст лично Острено, для чего собрался в ставку губернатора Николаевска-на-Амуре. Терять в его положении нечего. Оставалось всего два пути: уехать в Россию, в неопределенность, или остаться вольнонаемным чиновником в Российско-американской компании, занимаясь поставками продовольствия. Ни одно из направлений его не интересовало. Выбор пал на частное предпринимательство. Дымов захотел стать не просто китобоем, как сидящие напротив охотники за деньгами, а хозяином своего дела, включающего промысел, производство и продажу произведенной продукции. Примером оборотистости служили американцы, без устали истребляя поголовье китов в прибрежных водах, заботясь о личной выгоде и желая жить лучше других.