– …узрел неравную схватку между прекрасным отроком вашего рода, известным мне под именем Галактион, и беловолосого латинянина. Латинянин этот теперь стоит у ворот этого дома на посту. Я слышал, что помощник эпарха приказал ему. И в этом полагаю сатанинские происки…
– Не витийствуй! Говори толком: что видел? – рявкнул тот из Агаллианов, что опирался на меч и именовался Победоносным.
– Не ведомо мне, что не поделили они, из-за чего произошла свара, – продолжил Миронег с воодушевлением. – А только свернул латинянин Галактиону шею – вот и вся недолга. А я, мерзостный трус, бежал с места преступления, даже не попытался защитить паренька. В этом грешен, а более ни в чём.
– Лауновех мёртв. Ты свидетельствуешь против мертвеца, – задумчиво произнёс Агаллиан Победоносный. – Но как Демьян Твердята, новгородский купец, оказался там? Не он ли убил Галактиона, причинив нашему дому ужасное горе? Разве не Демьян Твердята – суть отвергнутый жених моей племянницы? Разве не с намерением мстить явился он в город Константина? Разве не осуществил он таким ужасным образом свою месть?
– Демьян Фомич так же не виновен, как я! – заверещал Миронег. Он старался ускользнуть от недобрых взоров братьев Агаллианов, но те преследовали его, словно стая гончих псов. – Демьян и не думал… он не хотел мстить… то есть хотел… но он искал Володаря. Демьян Фомич думал, что князь Володарь Ростистиславич виновен в его бедах…
– И тогда упомянутый Демьян, тот, что ныне сидит в темнице моего брата Фомы, пришёл в бани с намерением убить младшего брата отвергнувшей его невесты, – каждое слово Никона Агаллиана было подобно удару кузнечного молота, и Миронегу мнилось, будто и из волос, и с кончиков пальцев его сыплются огненные искры.
– Если это не так, то что он искал там? – закончил свою речь Никон.
– Он искал меня, – вякнул Миронег.
– Послушай, Никон, – князь Володарь вышел из-за спин собравшихся в полном боевом облачении, но с обнажённой головой. Островерхий шелом он нёс на предплечье правой руки. – Послушай и ты, почтенный Фома, и вы высокое собрание. Не в вашем обычае внимать словам нетрезвого и шального человека, который и переврать-то не в силах, потому что не понял ничего. Так послушайте меня.
Володарь поклонился. Кольчужные кольца скрипнули. Взгляды братьев неотрывно шарили по его телу, словно силились высмотреть изъян в надёжной броне.
– Продолжай! – прогудел украшенный самоцветами Фотий, младший из братьев Фомы Агаллиана.
– Чтобы утолить сомнения, предлагаю отдать дело на Божий суд. Приведите Демьяна Твердяту. Пусть выберет оружие, пусть сразится со мной. Если паду я – правда за Твердятой. А если случится по-другому… Ну что ж… Или смерть от меча кажется вам слишком большой милостью?
Братья загомонили. Воинственный Никон стоял за Володаря, Фотий горячо возражал ему. Постнолицый Филипп пытался примирить обоих. Сам Фома отмалчивался, придирчиво осматривая смущённого Миронега.
Первым заговорил напыщенный Фотий.
– Если Твердята уцелеет – ему будет дарована жизнь при условии выплаты литры золота, – проговорил он. – Если штраф не будет уплачен – латинянин Тибальд отсечёт ему голову! Эй, Тибальд!
Фотий взмахнул рукой, самоцветы на его пальцах блеснули, бритоголовый, сумрачный Тибальд выступил из толпы Агаллиановой челяди.
– Веди сюда пленника!
Толпа гудела и волновалась, подобно ночному прибою, когда пленника вели к месту осуществления суда. Миронег вертел головой. Не обращая внимания на свирепые взоры варяжских стражников, он желал ничего не упустить из вида: ни лиц братьев Фомы Агаллиана, с нескрываемым омерзением взиравших на Твердятино уродство, ни появление Елены, которая бесплотной тенью возникла, словно из ниоткуда. Дева изо всех сил старалась оставаться незамеченной, для чего и прикрыла огненные волосы серым покрывалом. Не упустил из вида Миронег и неподдельное смятение князя Рюрикова рода. Едва увидев Демьяна, Володарь заплакал.
– Я не виновен, друже! – крикнул он на языке русичей.
Миронег глянул наверх. Туда, под сводчатый потолок, к строгому лику ангела сорвался вопль Рюриковича.
Твердята ступал тяжело, на ходу поглаживая растёртые кандалами запястья. Он был вовсе свободен и от цепей, и от доспехов. Ни исподней рубахи, ни сапог на нём не оказалось, только свободные, едва достигающие щиколоток порты да нательный крест. От внимательного взора Миронега не укрылось и то, как внимательно и даже с пытливостью изучал Фома Агаллиан рубцы и шрамы на лице и теле Твердяты, словно затейливую руническую вязь читал. А Твердятушка и вовсе по сторонам не смотрел, но сразу и безошибочно нашел среди сонмища чужих Елену и торопливо перекрестился.
– Это Божий суд, – прогудел Никон Агаллиан. – Ты будешь сражаться!
Миронег видел, как, слушая длинную речь Никона, Твердята прикрыл глаза. Крылья его носа, скособоченного давним ударом палицы, трепетали. Никон вещал, опустив взор долу. Напоследок он обратился к Володарю, заметив вскользь, что если тот вздумает поддаться, принести себя в жертву, то суровый суд Агаллианов не пощадит обоих.
– На каком оружии желаешь сражаться? Выбирай! – младший брат Фомы Агаллиана наконец закончил свою речь. Твердата ответил, и смиренный служитель поднёс любезную сердцу новгородца литую чугунину. Володарь, утерев слёзы, обнажил меч.
– Пусть лучше я стану твоим палачом, – едва слышно прошептал он.
Твердята наотмашь ударил молотом.
Щит Володаря отозвался звонким стоном, но не раскололся. Ответный удар оказался успешным. На обнажённой груди Твердяты расцвела мелкими алыми бисеринками кровавая полоса.
– Пощади его, князь! – повинуясь внезапному порыву, Миронег кинулся в ноги Володарю. – Не ведаю уж как, но пощади!
– Отзынь, Капуста! – выдохнул Твердята. – Отойди, не путайся! Видно, Господу угодно окончательно рассудить нас. Он отшвырнул Миронега ногой. Тот откатился к толпе Агаллиановой челяди, ударился о твёрдое и долго смаргивал из глаз тёмные круги. Его подняли и отнесли к дальней стене и положили там отдохнуть. Сколько времени прислушивался Миронег к печальным шепоткам, доносившимся неизвестно откуда? Сколько времени слушал он звон соударяющегося металла и гортанные выкрики бойцов, прежде чем, собрав в единую горсть силы, пополз? Вероятно, схватка оказалась недолгой. Когда черниговский уроженец ужом просочился меж обутых в сандалии и пахнущих царьградской пылью ног, князь Володарь уже лежал на спине. Дыхание с громким хрипом вырывалось из его груди. Миронег подполз поближе. Раздвигая полы плащей и туник, он выбрался на открытое пространство. Твердята стоял, покачиваясь над поверженным противником, сжимая обеими руками его меч. Чугунный молот покойно валялся неподалёку. Новгородец и не думал смотреть в лицо Володаря. Его взор не отрывался от хрупкой фигуры, притаившейся за спиной всемогущего Фомы.
– Если ты прав – убей его! – прогудел Никон Агаллиан.
– Елена! – негромко окликнул Твердята, словно не слыша приказа. – Люб ли тебе Володарь? Забыла ли меня?