Германия. Противостояние сквозь века - читать онлайн книгу. Автор: Александр Широкорад cтр.№ 40

На следующий день Варшава капитулировала. Сразу после падения Варшавы начались переговоры между Россией, Пруссией и Австрией о разделе Польши. Надо сказать, что они шли весьма сложно и стороны спорили буквально за каждый клочок земли. Детали этих споров представляют интерес лишь для узкого круга историков дипломатии. Поэтому я скажу только о документе, ставшем результатом длительного закулисного торга.

23 декабря 1794 г. (3 января 1795 г.) австрийский посол граф Людвиг Кобенцль и графы И. А. Остерман и А. А. Безбородко подписали в Петербурге Акт о присоединении Австрии к русско-прусской конвенции о втором разделе Польши и русско-австрийскую декларацию по сему вопросу. Согласно декларации, Австрии было разрешено ввести свои войска в Польшу. Новая граница Австрии должна была идти от линии южнее Ченстохова, а далее на восток до пересечения с Западным Бугом.

13 (24) октября 1795 г. в Петербурге была подписана трехсторонняя – русско-прусско-австрийская конвенция о третьем разделе Речи Посполитой. От России ее подписали те же: Остерман и Безбородко, от Австрии – Кобенцль, а от Пруссии – прусский посол в Петербурге граф Фридрих фон Тауенциен.

Стороны взаимно гарантировали друг другу новые владения, полученные ими при разделе Польши, вплоть до оказания военной поддержки в случае покушения на эти владения любых третьих сторон или попыток их возвращения Польше.

Договор резервировал и гарантировал за Пруссией получение Варшавы, включая Правобережье Вислы по линии реки Свидра – слияние реки Нарев с рекой Западный Буг, а за Австрией закреплял Краков с округом.

Подавляющее большинство русских, польских и западноевропейских историков оценивали третий раздел Польши прежде всего с эмоциональной (нравственной) и правовой точек зрения. Такие оценки неверны хотя бы из-за отсутствия всеми признанных критериев морали и права. Нам ли из XXI века судить XVIII век?

Давайте внимательно прочтем выдержку из совместной декларации России и Австрии от 23 декабря 1794 г. (3 января 1795 г.). Там говорилось: «Два монарха, убежденные опытом прошедшего времени в решительной неспособности Польской республики устроить у себя подобное [твердое и сильное. – А.] правление или же жить мирно под покровительством законов, находясь в состоянии какой-либо независимости, признали за благо в видах сохранения мира и счастия своих подданных, что предпринять и выполнить совершенный раздел этой республики между тремя соседними державами представляется крайней необходимостью».

Что могут возразить критики этой декларации? То, что Речь Посполитая могла жить мирно? То, что подданные России и Австрии не были заинтересованы в разделе?

Ах, воскликнет душка-интеллигент, вот если бы соседние державы не вмешивались в польские дела, если бы у Стася был бы твердый характер, если бы католики возлюбили диссидентов, если бы все радные паны помирились и стали бы безоговорочно подчиняться королю, если бы все гайдамаки побросали бы сабли и мушкеты и стройными рядами пошли на барщину к панам и к евреям арендаторам, то как бы расцвела Речь Посполитая!

Но у русских есть пословица: «Если бы да кабы, во рту выросли б грибы». Аналогичные пословицы есть у белорусов и у поляков.

Формально последняя точка в существовании Речи Посполитой была поставлена 15 (26) января 1797 г. в Петербурге. В этот день была подписана «Конвенция между Россией и Пруссией с участием Австрии о распределении финансовых и имущественных обязательств Польского государства между тремя договаривающимися сторонами».

А «в это время Бонапарт переходил границу».

14 июля 1789 г. восставшие парижане взяли Бастилию. По этому поводу французский посол в Петербурге Сегюр писал: «…в городе было такое ликование, как будто пушки Бастилии угрожали непосредственно петербуржцам». Екатерина же была крайне возмущена событиями во Франции. Ее гневные слова разлетались по всей Европе. Она называла депутатов Национального собрания интриганами, не достойными звания законодателей, «канальями», которых можно было бы сравнить с «маркизом Пугачевым». Екатерина призывала европейские государства к интервенции – «дело Людовика XVI есть дело всех государей Европы».

Екатерина подстрекала к нападению на Францию даже своего двоюродного брата, шведского короля Густава III. 27 июля 1791 г. в своем дневнике секретарь Екатерины Храповицкий записал: «Барон Плен из Ахена пишет, что шведский король стремится защищать короля французского, подговаривая к тому и нас, но по-прежнему просит три миллиона за мир; мы с ним часто в мыслях разъезжаем по Сене в канонерских лодках» ^[69]

Для этой цели Екатерина II отправила братцу кругленькую сумму. Но 16 марта 1792 г. шведский король был застрелен на маскараде.

После казни Людовика XVI Екатерина публично плакала, позже она заявила: «…нужно искоренить всех французов для того, чтобы имя этого народа исчезло».

Осенью 1791 г. Екатерина II вступила в переписку с братом короля Луи XVI, графом Прованским, обосновавшимся в германском городе Кобленце. Письмами жив не будешь, и императрица отослала ему 2 млн франков. После казни короля 21 января 1793 г. роялисты объявили королем Людовиком XVII восьмилетнего Луи Шарля, сына покойного короля. Он находился в Париже в заключении, и 8 июня 1795 г. правительство Французской республики официально объявило о смерти бывшего дофина. Хотя обстоятельства и дата смерти Луи Шарля вызывали и вызывают ныне много споров, граф Прованский немедленно провозгласил себя королем Франции Людовиком XVIII. Понятно, что первой признала нового короля Екатерина II и стала настойчиво советовать сделать то же Лондону и Вене.

Нетрудно догадаться, что мудрая императрица надеялась еще больше обострить отношения Англии и Австрии с Францией и затруднить возможное примирение.

Итак, Екатерина II всеми силами пыталась вовлечь в войну с Францией все европейские державы. А что делала сама? Да ровным счетом ничего. Разве что в 1795 г. направила в Северное море эскадру вице-адмирала Ханыкова в составе 12 кораблей и 8 фрегатов. Эта эскадра конвоировала купцов, вела блокаду голландского побережья и т. п. Боевых потерь она не имела. Фактически это была обычная боевая подготовка с той разницей, что финансировалась она целиком за счет Англии.

Причем Екатерина была прекрасно осведомлена о событиях во Франции. Полнота информации плюс аналитический ум императрицы позволили ей прогнозировать события. Так, в октябре 1789 г. она сказала о Людовике XVI: «Его постигнет судьба Карла I». И действительно, 21 января 1793 г. голова короля скатилась в корзину у подножия гильотины.

В феврале 1794 г. Екатерина писала Гримму: «Если Франция справится со своими бедами, она будет сильнее, чем когда либо, будет послушна и кротка, как овечка; но для этого нужен человек недюжинный, ловкий, храбрый, опередивший своих современников и даже, может быть, свой век. Родился он или еще не родился? Придет ли он? Все зависит от того. Если найдется такой человек, он стопою своею остановит дальнейшее падение, которое прекратится там, где он станет, во Франции или в ином месте». А ведь до 18 брюмера было 5 лет и 7 месяцев!