Великан Калгама и его друзья - читать онлайн книгу. Автор: Николай Семченко cтр.№ 23

Калгама изловчился, набросился на бусяку, лапы ему за спину заломил – вырывается Хондори-чако, клыками скрежещет, мутная слюна из пасти капает: куда упадёт – прожигает насквозь. Не уберёгся великан – жгучая слюна на руку ему угодила. Всего лишь на какую-то секунду ослабил он хватку, а бусяку уже вывернулся, схватил Калгаму за горло:

– А! Попался!

Фудин, однако, не робкая. Взяла охотничий нож и, не долго думая, всадила его в лапищу бусяку. Надо бы, конечно, изловчиться, да в сердце прицелиться. Но что поделаешь: женщина, не догадалась.

Хондори-чако лапой затряс, не удержал Калгаму – выскользнул великан из его объятий, в сторону отскочил. Нож, кстати, успел из раны выхватить.

Хондори-чако, хоть и обессилила его борьба, подполз к двери, загородил её туловищем:

– Всё равно никуда отсюда не денетесь! Не знаешь ты, Калгама, моей тайны. А кто её не знает, никогда меня не убьёт, – и захохотал, будто гром загремел.

Тут щука, уменьшившись, снова в тазик плюхнулась. Отдышалась в воде, высунула голову и говорит:

– Что? Не признал меня, проклятый бусяку?

Она первый раз при Хондори-чако заговорила. Тот услышал её голос и даже вздрогнул:

– Как ты тут оказалась? Тебе в воде положено жить!

– А я в воде и сижу, – усмехнулась щука. – Никто тайну твою, говоришь, не знает? Меня со счетов не сбрасывай, милый!

– Прошу тебя, не выдавай её Калгаме! – взмолился бусяку. – Век тебе служить буду!

– Твоё слово ненадёжное, – засмеялась щука. – Мерзавец много чего наобещает от страха – потом и не вспомнит. Учёная я, милый.

– Чем тебе поклясться? – спросил Хондори-чако. – Ну, хочешь сестрой своей любимой Амбактой поклянусь?

– Нет никого у бусяку по-настоящему любимых, – ответила щука. – Не нужны мне твои клятвы. Отомстить тебе хочу.

Калгама и Фудин слушают их, ничего не понимают. Откуда щука знает тайну бусяку? Вообще, как они познакомились? По разговору ясно: хорошо друг друга знают.

Хондори-чако сидит у двери, грудь ходуном ходит – от волнения тяжело дышит. Но, как ни взбудоражен, а потихоньку-полегоньку лапищу по полу двигает – подбирается к ковру, который комком у его ног лежит.

– Ты несравненная, самая замечательная, – бормочет бусяку. – Зачем Калгаме подсобляешь? Лучше мне помоги! Станем мы с тобой душа в душу жить!

– Ох, льстивы твои слова, – вздохнула щука. – Не знаю, что и думать…

А Хондори-чако изловчился, схватил ковёр да накинул его на щуку. Не давая ей опомниться, сграбастал и давай мять-душить. Кангама тоже не промах – бросился к бусяку, отнимает у него добычу. Покатились они по полу, борются, то один верх возьмёт, то другой – только пыль столбом стоит.

– Амбакта! – взревел бусяку. – Где ты, сестрица? На помощь иди!

Его рык далеко окрест слышен. Испуганные вороны-стражницы над пещерой мечутся, не знают, что им делать: то ли Амбакту лететь разыскивать, то ли самим на выручку хозяину кидаться. Клюв-то у ворон крепкий, ударит в глаз – вмиг человек ослепнет.

Долго размышлять стражницам, однако, не пришлось. Откуда ни возьмись, Гаки! Из последних сил крыльями машет, перья теряет, глаза пучит.

– Спасайтесь, сестрицы! – крикнула она товаркам. – Ужасть ужасная в тайге творится!

– Кар-кар! Да что случилось-то, подруга? – спросили её вороны. – На тебе и перьев, считай, нет.

– Нгэвэн погибла! – заорала Гаки. – Меня чуть не угробили! Амбакта в беде! Ох, мир перевернулся! Спасайся, кто может.

Снялись вороны и вслед за Гакой полетели. Летят и все хором каркают:

– Спасайся, кто может! Кар-кар!

Эх, нет никого опаснее разгневанной женщины! Что далеко за примером ходить? Помните царицу, которая у зеркальца всё спрашивала: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» И как только падчерица-царевна подросла да похорошела, зеркальце возьми да правду скажи. Ух, как рассердилась отставная красотка! Что только ни выдумывала, чтобы сгубить ту, что стала и милее, и румяней, и белее всех на свете.

Глупая, однако, царица! Всему приходит свой срок, и ничего с этим не поделаешь. Разве яблонька в цвету – невеста в подвенечном платье, да и только! – становится хуже в осеннем наряде, когда яблочки на ней горят, а листья багрянцем отливают? Так и мудрая женщина: входит в возраст – только интереснее становится, красота в ней изнутри светится, не исчезает. Румяна купить можно, кожу – отбелить, губки – подкрасить, а то, что природой даётся, ни за какие деньги не приобретешь. Это либо есть, либо нет.

Вот и лесная буссеу Чикуэ была такая, какая была. Как и положено настоящей чертяке, ликом – чёрная, волосы косматые, рот кривой, уши – длинные, заячьи, и только глаза – ярко-голубые, как незабудки, живые и весёлые. Смотреть на своё отражение в воде она не любила, а зеркальца и в завиданье не было. Если б даже кто и подарил, буссеу его всё равно выбросила бы: не хотела лишний раз себя, уродину, видеть. Считала: красивой всякий обольстится, а вот уж если она, чёрненькая, кому-то приглянется – значит, точно: любовь! Вот такая она, как говаривали встарь, романтическая особа. А вы что думали, такими только писаные красавицы бывают? Ну-ну, думайте дальше…

Буссеу следила за порядком в лесу. Особого зла никому не делала. Ну, разве что пугала уханьем иного охотника, который без меры зверя бил. А то, бывало, над женщинами подшучивала: некоторые из них обламывали ветки черёмухи, чтобы спелую ягоду собрать. Нет, чтобы на дерево забраться – аккуратно урожай с него снять, спасибо сказать; всё обтрясут, лапаки изомнут, порушат – черёмуха после них обдергайкой стоит, от горя последние листья роняет. Таких ягодниц-нерях Чикуэ специально по тайге водила – и день, и другой: по болотам да трясинам, чащобам да глухим урочищам. А то вообще запутывала их в трёх соснах, смеялась над ними, запугивала жутким воем и криками.

Ух, сколько страху приходилось женщинам натерпеться – в лес больше ни ногой. «Ой-ей-ёй, – шепотом рассказывали они соседкам, округляя глаза, – насилу спаслись от хуасарку-чудовища! Оно такое огромное, больше амбара, лапищи – во, дуба толще, зубищи – тигру не снились, ай, хотело нас поймать, кишки выпустить и съесть!» Соседки ахали и охали, верили их россказням о хуасарку. Никто его и в глаза никогда не видел, зато говорили о нём все. А это была буссеу, всего-то!

Бродила Чикуэ однажды по лесу, сладкие корешки копала, ягоду собирала, со зверями-птицами разговаривала, а когда хотела пить, срезала волнушки. В их вогнутых шляпках, как в чашке, хранилась чистая вода. На рассвете кто-то большой и добрый полил все деревья, цветы, листья ласковым дождиком. Может, это постарался седой, как лунь, дух Фиоха: он в лесу всё равно, что садовник. Чикуэ видела его только однажды, и то – издали: Фиоха старается никому не попадаться на глаза.