— Кожа да кости? — удивилась мама и, выглянув из кухни, окинула меня придирчивым взглядом. — Тут ты права. Ведка действительно сильно похудела.
— Зато глаза кажутся больше, — процедила я сквозь зубы и, подхватив с перил подготовленное в дорогу покрывало, завесила коммуникатор.
Мама немедленно высунулась из кухни и поцокала языком:
— Не завешивала Ведка ничего. У нас просто зеркало барахлит.
Потом дамы переключились на обсуждение своей старшей кузины. Я было взялась складывать кое-как наваленные на дно дорожного сундука веши, но на входной двери дернулась ручка. С улицы донеслись звуки неясной возни. Видимо, Радку провожал очередной поклонник, а поганка забыла предупредить, как сильно бедняга рисковал здоровьем, провожая зазнобу к дверям родительского дома. Лично мои кавалеры никогда не рисковали попадаться на глаза нашему папеньке, считавшему абсолютно всех ухажеров своих дочерей редкостными сволочами. Наверное, если бы родитель узнал, что я давно не девственница, даже по прошествии многих лет нашел бы виновника и заставил его жениться.
Без колебаний я распахнула входную дверь и с немым укором уставилась на припозднившуюся сестру. Она поспешно вытирала размазанную помаду, а у каменного крыльца нервно дрожали густые кусты сирени.
— Что ты так на меня смотришь? — фыркнула Рада.
— Румяна тоже сотри, а то отца удар хватит, — посоветовала я и прикрикнула: — А ты, сидящий в кустах, возвращайся домой. Сейчас идет сезон отстрела женихов, и у отца лежит заряженный солью самострел.
[3]
— Ну, Ведка! — Рада сделала страшные глаза.
— Ну — что? — одними губами переспросила я и направилась в дом.
Вскоре гулена вернулась. Она собрала русые волосы в косу, стерла краску с лица и теперь выглядела школьницей, вернувшейся домой после подготовительных курсов. Где, собственно, и должна была находиться весь вечер. Неслышно прикрыв за собой дверь, сестра шустро стянула мамины выходные туфли и неторопливо сняла пиджак, сворованный из моего шкафа.
— Пиджак верни на вешалку, — сухо прокомментировала я.
— Как скажешь. — Нахалка накинула дорогущий наряд на рогатую вешалку поверх прочей одежды. От того, с какой небрежностью Радка обращалась с вещью, стоившей дороже, чем весь ее наряд, вместе взятый, у меня чуть сердце не остановилось.
Я хотела возмутиться, но не успела.
— Ты опоздала на час! — прогрохотал в прихожей возмущенный голос главы семейства, и сестра испуганно икнула. Помятый со сна, нахрапевшийся папаня замер в дверях гостиной, а над его лысой макушкой переливчато пели трубочки восточных колокольчиков.
Отцовского воспитания в отрочестве я хлебнула полным половником, и, надо заметить, Богдан не один год подряд хорошенько развлекался за мой счет. Потом брат при первой возможности сбежал из родительского дома, а папа сосредоточил воспитательные потуги на подросшей Раде. Конечно, мой подконтрольный возраст давно ушел, но я все еще не решалась приглашать в дом поклонников. Страшно представить, какой бы случился кордебалет, но уверена, что редкий мужчина выдержал бы знакомство с моим шумным семейством и не сбежал, мелькая пятками и зажимая под мышкой туфли.
Радка мялась, краснела и бледнела попеременно. В больших, несчастных, как у олененка, глазах заблестели чистые слезы. Актерским талантом, в отличие от академического, природа сестру не обделила. Жаль, что в театральное училище бесплатно поступали только эльфы и нимфы, глядишь, стала бы знаменитостью, хоть какой-то прок вышел бы.
— Папочка… — надломленным голосом простонала провинившаяся.
Она трагически выставила одну руку и сделала неосторожный шаг, задев плечом вешалку. Неустойчивая конструкция немедленно плюхнулась посреди прихожей, едва не прибив главную актрису. Что-то звякнуло о паркетный пол и прокатилось к отцовской ноге. Останавливаясь, поблескивающий серебряный браслет в виде спирали с широкими витками завертелся на месте.
— Это выпало из Ведкиного кармана! — выдавая себя с головой, заявила нахалка и ткнула пальцем в пиджак, покоившийся поверх горы одежды.
— Но пиджак брала ты, — изогнула я брови.
Папа зашевелил густыми усами и, уперев руки в мясистые бока, грозно вымолвил:
— Кто?
Почуяв, что в прихожей разворачивается бой, матушка поскорее попрощалась с кузиной и повесила трубку на рычаг. Истинная жена стража в отставке, она воспользовалась военной тактикой внезапного нападения и набросилась на отца с претензиями:
— Что ты пристал к дочери? Ну подарил ей мальчик эту гадость. И что?
— Так ты уже с мальчиками встречаешься?! — От возмущения отец даже подавился.
— Папа, ей семнадцать, — покачала я головой. — Хорошо, что она встречается с мальчиками, а не с какими-нибудь… аггелами.
При моих словах Радка вдруг стала пунцовой. Смущение сестры лучше любых слов говорило, что на этот раз любовью всей ее жизни стал не совсем человек.
— Надеюсь, у него хотя бы хвоста нет? — не удержалась я.
— Нет у него хвоста! — выкрикнула сестра ломким слезливым голосом.
— Какого еще хвоста? — удивилась маменька.
— Что еще за хвостатая сволочь?! — окончательно запутался отец и, не придумав ничего лучшего, прогрохотал: — Ты, Радислава, вместо того, чтобы на свидания бегать, лучше бы к поступлению в университет готовилась!
Положа руку на сердце, еще в младших классах стало ясно, что окончить лицей с приличными баллами сестрица не сможет. Даже если приковать ее кандалами к парте с учебниками — все равно не сможет. Однако отец отказывался смиряться с объективной реальностью и признавать, что его любимая дочь просто не способна учиться.
Поскольку в проповеди произошла удачная заминка, Радка подхватила с пола браслет и опрометью бросилась на второй этаж. А уже оттуда, с безопасного расстояния, заорала, точно блаженная:
— Ты меня, папочка, совершенно не понимаешь, только Ведку с Богданом любишь! Если бы понимал, не заставлял бы дурацкий экзамен сдавать!
По второму этажу простучали босые пятки, громыхнула дверь, и наступила удивительная тишина.
— Изверг ты, Володька, — наконец, махнула рукой мама, — ребенка опять до слез довел.
— Да что я такого сказал-то? — обиделся отец.
— Сделай потише видение, а то голова трещит, — вздохнула матушка.
Плавно покачивая бедрами, она поднялась на второй этаж, торопясь откачать младшего ребенка от устроенной супругом воспитательной терапии. Проводив ее виноватым взором, тот протянул, обращаясь ко мне: