Маятник жизни моей... 1930–1954 - читать онлайн книгу. Автор: Варвара Малахиева-Мирович cтр.№ 267

30 ноября. 2-й час дня. Пушкино

Ночью выпал снег. “Осеребрилась грязь дорожная”, скованная неожиданным морозом. Осеребрились елки перед нашими окнами. Наконец-то зима. Или хоть преддверие ее.

Хочется мне сегодня беседовать с ушедшим за пределы видимого мира другом молодости моей.

…Что же ты хочешь сказать мне, так властно вступивши в орбиту моих сновидений, Друг и спутник души моей, перешагнувший раньше меня грани, разделяющие живых и мертвых?

– Там, где я, нет места словам, – сказал он. – Но бывает связь душ, не разрывающаяся переходом одного из них туда, где нет места словам. И когда томится в оковах праха близкая нам душа и прихлынут к ней неразрешимые вопросы и неутолимая жажда истины, нам дается право помочь ей и облечь в понятные для нее слова в пределах доступного ей понимания то, что она хотела бы услыхать от нас. Итак – начинайте спрашивать. Время, отпущенное вам для беседы с теми, кого вы называете умершими, кратко, – сказал он, незаметно переходя с “ты” на “вы”, привычное в наших разговорах, когда и он был “под солнцем наших дольних стран”.

– Начните с того, о чем вы думали, что вспоминали, когда почувствовали, что я приблизился к орбите души вашей.

– О том, – сказала я, – о чем мы говорили с вами в первый день нашего знакомства, когда вы провожали меня от Тарасовых к дому, где я жила, недалеко от храма Андрея Первозванного (в Киеве). И мы с вами опустились на ступени храма, – задумчиво продолжала я, – и загляделись на безбрежные синие дали Заднепровья в первых лучах рассвета. Мы долго молчали, а потом вы заговорили об искушении Христа диаволом: Если ты сын Божий, то бросься с вершины этой горы, и Отец Твой пошлет ангелов своих поддерживать тебя и ты не преткнешься ногой о камень – и даст тебе Отец твой все богатства мира и славу их, если поклонишься мне. И о власти превращения камней в хлебы…

– И еще о том, о чем шла у нас речь во всех последующих наших встречах, – сказала я, – о чем хотела бы я сегодня услышать от вас – о границах возможного и невозможного для человека. О границах познания. О природе и значении разума в научном знании и в познании потустороннего мира. И о том, что такое вера, в чем ее отличие от разума. И что такое человек и его жизнь – та, какою он живет. И та, какой он ищет, о какой тоскует душа его. И о смерти. И о бессмертии.

– Не ручаюсь, что успею хоть в самом сжатом виде откликнуться на все философско-религиозные темы, вами затронутые, – сказал он со своей чудесной, ему одному только свойственной тончайшей улыбкой, многосложно-соболезнующе-ласковой, пытливо глядящей в душу собеседника и в какую-то словами и тогда невыразимую даль за ним, за его вопросами, за его жизнью. – Оставим в стороне дьявола, искушавшего Христа. Разве в лице его не все человечество стремилось и стремится к тому, чтобы овладеть всеми богатствами мира и насладиться всей красотой, и, падая, не разбиваться, и, разбившись насмерть, телесно или душевно воскреснуть.

Тут промелькнуло передо мной воспоминание любимого мной трех-четырехлетнего ребенка, который хотел убить свою спящую сестру – поднял над ней молоток. Когда же родители с ужасом бросились к нему с вопросом: что ты делаешь – ты можешь ее убить! – ответил: “Я и хочу ее убить. Я хотел посмотреть, как она воскреснет”. (Сестру он любил и нрава был тихого, не драчливого.) И вспомнилось, как в моем семи-восьмилетнем возрасте я учила летать моих товарищей-однолеток и младшего брата и сестру. И как я двоюродной сестре Маше, потерявшей мать, обещала воскресить ее, когда сойдет снег и можно будет добраться до ее могилы. И не поняла, почему бабушка, услышавшая эти мои обещания, убеждала меня, что “тяжкий грех так думать”. Я не рассказала об этом моему потустороннему Собеседнику, но он читал то, что проносилось в моем сознании, не облекаясь в слова.

– А теперь, – сказал он медленно и строго, – хотели бы вы получить – и не от дьявола, а от самого Бога – власть воскрешать мертвых?

– Нет, – сказала я без колебания. – Кощунственной кажется мне эта власть и ни на что не нужной мне. И тем, кого бы я воскресила.

Строгое лицо Друга прояснилось.

– Я рад услышать это от вас, – сказал он задумчиво.

– И камни превращать в хлебы не хотели бы иметь власть? Даже в случае голода – единичного или массового? – помолчав, спросил он.

– Желание творить чудеса ушло от меня вместе с детством, – ответила я. – В годы юности, вы знаете это, у нашего с вами поколения была жажда отдать жертвенно жизнь для того, чтобы воцарились на земле братство, равенство и свобода. И в результате у всех хватило бы хлеба, и можно было бы оставить в покое камни. И отдать все силы тому, чему отдали вы после той ночи, о которой вы написали мне: “Когда я понял, что Добро не есть Бог, что Бога, может быть, и совсем нету, – и в то же время я знал, как и теперь знаю, что Бог должен быть, что без него моя и всякая другая жизнь бессмысленна, постыдна, невыносима”. Я помню это мое письмо, как и вы его помните. Я писал вам – и больше никто об этом не узнал, – что в ту ночь я бился головой о стенку и, чтобы заглушить рыдания, зарывался головой в подушки. И до крови искусал руки.

– Но почему не пришла вам на помощь, как утоление мук, мысль о самоубийстве? Почему – как вы думаете? – когда она приходила в такой же час отчаяния у Льва Толстого, он тоже не поддался ее искушению, а, наоборот, прятал от себя веревку, чтобы не повеситься в одну из таких ночей на крючке, вбитом в одну из стен его комнаты за шкафом?

– Это во всяком случае не была ни у меня, ни у него привязанность к жизни. Не страх смерти. Может быть, это была шевельнувшаяся в глубинах сознания та же мысль, какую я прочел – и тоже писал вам о ней, – то, что вырвалось, может быть, в такой же час у великого безбожника и затаенного от себя самого богоискателя Ницше: “Вы не искали меня – (помните его слова от лица Бога, обращенные к людям?). И без всяких поисков нашли меня. Так делают все верующие. Теперь я отниму от вас эту вашу веру и заставлю этим искать меня. И когда вы найдете меня, никто и ничто не сможет разлучить вас со мною”. Это он, безбожник, говорит от лица Бога…

– Вы произнесли слово “искать”. Что он подразумевал, что вы подразумеваете под словом “искать”? Где искать? Как искать? Я помню, как в одной из бесед наших вы поразили меня властным тоном пророка и величавым видом, когда в ответ на этот же вопрос мой – где искать? – сказали: “Только не у разума”.

– Не он был в начале всего Сущего – говорил я и говорю сейчас о нашем, человеческом разуме, – сказал мой собеседник. – Истоки и корни жизни лежат за его пределами. И в результатах всего им содеянного он является источником заблуждений и обмана. Недаром Лютер называет его блудницей, а Шопенгауэр – паразитом. Вековая отвратительная и несчастная привычка наша считать истиной только то, что доказано, держит людей в рабстве у Разума. Мне он явился однажды в образе того огненного меча, каким Бог вооружил архангела, поставленного на страже у врат Эдема, когда изгнал оттуда Адама и Еву… И зачем мы с вами тратим скупо отмежеванное нам время для встречи в эту ночь на этот разговор о разуме – когда вы сама уже 20 лет тому назад в одном стихотворении кому-то из любимых вами детей – написали: