Суть времени Сергея Кургиняна - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Веденеев cтр.№ 24

Поэтому и нужна была революция. Мы говорили об этом, мы ощущали себя пусть недооформленной, но все-таки партией, так сказать, революционного когнитариата – это тоффлеровский термин, который я готов применять, – и для номенклатуры были к 1985 году, наверное, опаснее, чем все остальные вместе взятые. Номенклатура сформировала несколько колонн. Она, во-первых, отрывала тех, кто говорил о революции, от самого актива, а, во-вторых, перемещала актив с революционной повестки дня на какую-то соседнюю, то есть переформатировала его.

Одними из участников такого переформатирования были Стругацкие.

Два главных политических субъекта, которые выполняли такое переформатирование, – это академик Андрей Сахаров, который переформатировал все на либеральную повестку дня, и писатель Александр Солженицын, который переформатировал все на консервативную повестку дня. И то, и другое уже не было революционной повесткой дня – их задача заключалась не в том, чтобы вывести нашу социальную систему на качественно новый уровень, а в том, чтобы ее разрушить. Спрашивается: что дальше? Ответ: а вот как разрушим – так все и станет хорошо.

Было ясно, что ничего хорошего не будет, новая система не создается, страна развалится, будут обломки, но, тем не менее, наш актив тянули именно туда.

Стругацкие же в этом процессе выполняли пусть относительно второстепенную, но очень сложную и необходимую функцию, поскольку речь шла о технократах – а основное ядро нашего потенциально революционного актива, этого советского когнитариата, было технократическим.

Советская коммунистическая номенклатура боялась гуманитарных наук, потому что развивать их, не развивая обществоведение, было невозможно. А технические науки развивать надо было. Поэтому технократам давали больше участия во власти, денег, социальных благ, чем гуманитарным пластам, которые находились в очень убогом состоянии. Гуманитарный «мэйнстрим» занимали ортодоксы самого худшего разлива или диссидентствующие группы, которые мимикрировали под ортодоксию. Все, что могло и должно было развиваться, отправлялось куда-то далеко на отшиб. А те, кто делал ракеты, компьютеры и все, необходимое для защиты от Америки, – все-таки получали свою дозу кислорода. В результате, с одной стороны, советская технократия была живой и энергичной, а с другой – безумно оторванной от серьезной гуманитарной культуры. Но – это уже в-третьих – страстно охочей до оной. И, наконец, в – четвертых, – лишенной серьезного гуманитарного вкуса в силу своей технократической односторонности.

Сочетание всего этого приводило к тому, что от Стругацких они балдели на счет «раз».

– По-вашему, Стругацкие были культурным продуктом, специально оформленным для данного социального слоя?

– Да, несомненно. И вот я, в принципе, знаю, что на Западе существовали большие интеллектуальные фабрики, которые создавали литературную продукцию, в том числе «фэнтэзи», по аналитическим запискам. Я не говорю, что все «фэнтэзи» так писали, или что Станислав Лем так писал, но массовая, популярная «фэнтэзи» на Западе писалась, как правило, по заказу.

– То есть в этот стог вкусного сена была напихана целая куча иголок?

– Очень много, и они все, повторюсь, в принципе, известны. Известно, кто писал аналитические записки, и кто их потом творчески перерабатывал: на литературу, предназначенную для широкой массы, или для определенного контингента – это называлось «адресатом пропаганды»; что именно туда закладывалось и как это срабатывало.

Я не могу сказать, что способен реконструировать аналитические записки, по которым писали Стругацкие. Но и называть их людьми, чуждыми этой игре, я не берусь – мне так не кажется. У меня даже есть определенные основания считать, что это не так. Например, когда нужно разбирать конфликт между КОМКОН-2 и КОМКОН-5, то сразу видно, что эти номера связаны с соответствующими номерами управлений КГБ. Они не хотели от этого очень далеко уходить, и сами вполне купались в «спецаспектах» своего творчества. В этом была своя поэзия, и кайф от этого был: «Мы с ЭТИМ – играем». Они не были чужды этой спецтеме, как не был чужд ей, например, Редъярд Киплинг, Сомерсет Моэм и многие другие. Я не хочу сказать, что это априори плохо, но есть люди, которые бегут от такой тематики, а Стругацкие от нее не бежали и даже шли ей навстречу.

– Ну, так этот момент даже описан у них в повести «Гадкие лебеди», в ходе разговора бургомистра с писателем Виктором Баневым: «Материалы все мы вам представим, можем предоставить этакую схемку, планчик, по которому было бы желательно. А вы коснетесь опытной рукой – и все заиграет…»

– Поэтому и по ряду других причин я не могу считать их свободными от такой игры, что не является для меня ни плюсом, ни минусом. Я отношусь к этому просто как к индикатору, как к факту жизни. Но мало ли из какого сора «растут стихи, не ведая стыда», – поди ж ты, сделай из аналитической записки роман. Это надо иметь гигантский талант – пусть не художественный, но масс-культурный – сделать так, чтобы сотни тысяч людей твой продукт «заглотнули», чтобы, говоря нынешним языком, «пипл схавал». У них получилось своеобразное явление масс-культуры, претендующее на «высоколобость» и даже не чуждое этой «высоколобости» до конца. Вот с этой точки зрения творчество Стругацких было, можно сказать, гениальным, абсолютно адекватным поставленным задачам.

Все, что они делали, нашими технократами воспринималось не только как явно и безусловно «свое», но это «свое» было вдобавок пропитано какой-то гуманитарной новизной – а сопоставить эту новизну с гуманитарными революциями на Западе и понять, что осетрина уже не первой свежести, наш когнитариат не мог. И с радостью это усваивал. Они вобрали в свое сознание предложенную Стругацкими или, вернее, через Стругацких, матрицу, и она там стала работать.

– Что это за матрица?

– Она очень сложная. Как только уходишь от литературной формы к социальному феномену – сразу обнаруживается этот гигантский разрыв. Начали они просто с коммунизма. Их сила заключалась в простом принципе: вся новая метафизика будет сформирована из физики, из науки. Она не будет существовать отдельно, на каких-то собственных, метафизических принципах. Им неинтересно «дао в физике» – им интересно то, что есть в самой физике? «Квантованной протоматерии» достаточно – не надо никакого «дао». Расширяющейся Вселенной Зельдовича, «темной материи» – самих по себе уже достаточно для расшифровки всех загадок человеческого бытия…

– То есть они сначала банально льстили вашему когнитариату, ориентируя его оставаться там, где он находился, все глубже закапываясь в землю естественно-научных дисциплин? Но ведь наука – это тоже своего рода мифология и магия?

– Я всегда спрашивал своих оппонентов, зачем они используют термин «расширяющаяся Вселенная»? Они отвечали, что это метафора. Тогда я спрашивал, зачем они говорят, на сколько световых лет(?!) она ежегодно расширяется. Они отвечали, что это тем более метафора. А почему цифры – это тоже метафора? И что такое «край Вселенной»? Оказывается, нет никакого края… Ну-ну-ну… Тем не менее, теория «Большого Взрыва» считается серьезной наукой, ее признал Второй Ватиканский Собор, православные богословы активно занимаются ее наложением на традиционный креационизм, – все включаются. То есть современные ученые утратили или же потеряли ту способность, которую имели раньше, – «не измышлять гипотез» и на этой основе порождать полноценную культуру, которую я для себя называю Сверх-Модерном. Я очень надеялся на то, что коммунизм умрет, породив этот Сверх-Модерн. Но нет, все произошло не так.