Походный барабан - читать онлайн книгу. Автор: Луис Ламур cтр.№ 63

Здесь можно было увидать ужасную Анкоу — духа смерти, женщину-скелет, о которой мы, друиды, знали, что она — пережиток давних времен, отголосок веры строителей дольменов — их Богиня-Смерть.

Там, где Элез вытекает из трясины, — это темный, угрюмый поток, берега его кишат черными псами с огненными очами, которые набрасываются на путников, по неосторожности забредающих в эти края. Здесь любимые места оборотней и вампиров, а также всевозможной иной нечистой силы.

Я не видел никаких следов — ни человеческих, ни звериных; лишь одинокий ворон, пролетая мимо, издал хриплый предостерегающий крик и махнул мне черным крылом.

Унылая, затянутая туманами земля, где почва лежит лишь тонким слоем на скалах, а в островках чернолесья зловеще мерцают глаза «турстов» — грозных черных созданий — или «гориков» — злобных существ ростом не выше фута, стражей при сокровищах, что схоронены в тайных пещерах или в разрушенных замках.

Я с осторожностью переправлялся через каждый ручей, опасаясь «ночных прачек», которые по ночам стирают в ручьях одежды мертвецов и затягивают в воду неосторожных путников, чтобы те помогли им в работе. Если же путник отказывается или пытается бежать, они ломают ему руки и оставляют тонуть. «Прачки» — злобные духи с проваленными глазами, глядящими из черных пустых орбит в самую душу человека.

В эти места привозил меня ребенком дядя моей матери, сам друид, жрец, предсказатель и волшебник. Говорили, что он обладает не только всеми человеческими познаниями, но и сверхъестественной мудростью. Считалось, что он может насылать бури и болезни, и я, воспитанный в друидских традициях, был им обучен кое-чему из того, что он знал.

Спустилась тьма, и молнии зловеще вспыхивали в небе, когда я наконец достиг Юдига.

Сойдя с коня, я отвязал тело Турнеминя и потащил свою отвратительную ношу к камню, ведомому лишь нам, друидам; этим камнем был отмечен единственный путь к Юдигу.

Гром перекатывался в долинах меж угрюмых гор, и дождь тихо шептал среди темных сосен и над пустынными верещатниками [15] . Медленно нес я тело по узкой дороге, считая каждый шаг, ступая с осторожностью, пока прямо передо мной не отверзлась преисподняя.

Бездна таилась под гладкой, мерзкого вида водой, смердящей гнилью, откуда время от времени поднимались пузыри. Это и была мрачная зловонная пасть преисподней. Подняв тело Турнеминя высоко над головой, я дождался вспышки молнии и изо всех сил швырнул его. Оно летело медленно, долго, и руки мертвеца безвольно болтались в воздухе, а потом наконец упало с громким всплеском в темную, омерзительную воду.

Черное тело ударилось о поверхность, вспыхнувшую зеленым в свете молнии. Некоторое время вода не принимала его, и дождевые капли падали в широко раскрытые глаза, а потом мало-помалу труп затонул; лицо при этом было обращено кверху и погрузилось последним, и темная вода хлынула в раскрытый рот и в глаза.

Лицо уже совсем исчезло, но одна бледная рука все ещё оставалась над грязью и водой, и, казалось, она в последний раз цепляется за жизнь, оставленную позади, и за все, что остается на этой земле.

— Ныне, Турнеминь, разрушитель жилищ, убийца женщин, злейшее из злых созданий, ныне по моему обету ввергаешься ты в Юдиг, поглощаемый трясиной зла!

Долго стоял я там в одиночестве, темная фигура посреди тьмы, потом повернулся и пустился в обратный путь.

Лошади, испытывающие страх в этом месте, радостно приветствовали мое возвращение. Я сел в седло и поехал прочь по едва заметной тропе, направляясь к северу.

Лишь много позже мне стало известно, что сын и племянник Турнеминя бежали из замка во время боя и направились на восток, к лесу Ля Гюнодэ, где в глубине непроходимой чащобы, куда забредают лишь дикие вепри и олени, построили другой замок, который можно увидеть там и поныне.

К западу от меня лежал в развалинах мой родной дом, и в эту ночь дождь стекал на его полы, не защищенные более крышей, на обвалившиеся камни. Дом, где я вырос. Прежде там была римская вилла, а что было до неё — никто не знает. В Бретани все существует вне времени, и то, что перед тобой — лишь одна раскрытая страница среди множества других, недоступных для прочтения. Я, упражнявшийся в древней мудрости, знал предысторию истории, у которой нет начала и не будет конца.

Мы знаем, что существуют тени теней вещей, как видимое в зеркале отражение зеркала. Мы знаем, что существуют круги внутри кругов и измерения за доступными нам измерениями. Сама действительность — лишь тень, лишь внешность, воспринимаемая людьми, чьи глаза остерегаются увидеть то, что может крыться за внешностью.

Мы же, друиды, ведаем мудрость, которую таим и храним лишь для самих себя, передавая от отца к сыну с незапамятных времен. Мы, немногие, храним это знание, веря, что придут те, кто сможет постичь устрашающее величие и незавершаемость времени…

По крутой тропе, среди бесплодных холмов, вдоль одиноких вересковых пустошей ехал я со своими двумя лошадьми. Вспыхнула молния, потом погасла, и гром умолк, укатившись с затихающим ворчанием в дальние горы. Дождь прекратился, я остановил коня и снял шлем, чтобы несколько последних капель упали мне на голову.

Теперь у меня было пусто в душе: Турнеминь мертв. Тот, кто узнает, что враг его мертв, ощущает такую же потерю, как и тот, кто погребает друга; и мысли о Турнемине ещё долго тревожили мою память.

Теперь позади у меня нет ничего, кроме остова разрушенного дома и могилы матери. Да ещё вересковые пустоши, где я бегал, играл и охотился в детстве — они тоже остаются позади.

Мой путь лежал на восток. Отец, может быть, ещё жив, а если это так, то он должен быть найден — в любом случае, любой ценой.

Теперь я смогу идти, как идет воин; долг мой уплачен, кровь матери отмщена.

На восток.

Прежде всего — найти караван и выполнить обещание, данное мной Сафии.

Итак, я ехал прочь от отвратительного провала Юдига и не оглядывался назад.

Есть поговорка: «Среди слонов надо трубить, среди петухов кукарекать, среди козлов блеять». Хороший совет человеку, путешествующему в чужой земле.

Где-то далеко к северу от меня продвигался караван с моим добром и с Сафией. До него — много дней пути, а дни превращаются в мили. Люди вокруг — чужие для меня, как и я для них, а недаром же во многих языках чужак и враг обозначаются одним и тем же словом.

Доспехи мои помяты, одежда — неописуема, но кони — из самых лучших, хотя отросшая к зиме шерсть и скрывает частично их достоинства. Меч — тоже был из самых лучших, а в кармане звенит золото.

Однако человека нередко подводит его собственное сердце, и при всей своей грубости я частенько поддаюсь чужим жалобам и страданиям.

Мудрец занимается только своими делами; но кто из нас постоянно мудр? Человека подводят воспоминания о собственных тяготах и лишениях.