И опять Николай невольно отметил историческую похожесть, но теперь уже даже непосредственно с родной Россией. Он вспомнил, что каких-то западников-либералов у нас сажали в дурдома. Возможно, это и были такие же аксебаши и мамлюки. Николай даже заулыбался от такого сравнения, чем немного сбил батюшку с мысли, тот остановился и спросил:
– Чего ты усмотрел здесь смешного-то?
– Да нет, нет, это я о своем, кое-что вспомнилось, – успокоил он священника, – продолжайте, батюшка, мне очень интересно, я слушаю, итак, у нас осталось еще тридцать процентов, кто же они были?
– Остальные тридцать или тридцать пять были люди, которые ко всему: и к политике, и к жизни – относились легко, вообще никогда не задумывались, а на все вопросы однозначно отвечали: «А мне по барабану», в ученых кругах их даже так и стали называть «барабанщики», затем это название привилось и в обиходе.
После этого «а мне по барабану» Николая, как электрошоком, обожгла мысль: «Опять! Это прямо своего рода какое-то дежавю», – и он, верный своему пристрастию к юмору, не удержался и спросил батюшку:
– А они, эти барабанщики, не говорили еще и «а мне до лампочки»?
Батюшка остановился и, заметив в уголках глаз Николая озорные искорки, недоуменно пожав плечами, все-таки ответил:
– Странный вопрос, если ты не шутишь, то скажу, что такого выражения я не слышал.
«Ну слава богу, а то прямо мистика какая-то», – успокоенно подумал Николай, а священник продолжал:
– Такой состав общества был перед катастрофой, очевидно, таким он остался в вашем мире и сейчас, я имею в виду, конечно, только в процентах. Хотя надо сказать, что от катастрофы меньше всех пострадали эти нелюди-инопланетяне. Их количество осталось почти то же. Хоть никто не предполагал такого трагического конца, все-таки за пару лет до первого применения оружия нелюди построили в земле на глубине свыше ста метров укрепления, запасли много продуктов, некоторую технику и перед самым взрывом на всякий случай укрылись там; только они знали день и час…
И когда через полгода при помощи захваченной с собой техники нелюди смогли вылезти на поверхность, они ужаснулись сотворенному. Примерно целый век ушел на налаживание цивилизованной жизни. Выросли два-три новых поколения. Прошлые события начали стираться из памяти, подобно следам на песке. Воспользовавшись этим, нелюди смогли фальсифицировать причину катастрофы в нужном ключе, ведь хитрость и лицемерие всегда являлись их правилом в проведении политики.
Конечно, они нашли виноватых: обвинили во всем экстремизм, террористов. А чтобы это не повторилось, значит, надо еще усилить борьбу. Она велась и до катастрофы: уже начинали вводить биопаспорта, а также на их взгляд потенциально подозрительным личностям вшивали микрочипы, чтобы прослеживать их перемещения. Еще и каждый человек обязан был иметь специальную карточку со всеми данными о себе (образование, род занятий) – очень удобно для нелюдей, по ней им легко можно было прогнозировать для себя степень опасности.
Как раз во время этого усиления борьбы с терроризмом (оно длилось около двух веков и было очень жестоким) мы уединились и прекратили общение с вашим миром, поэтому я и не могу ответить на твой последний вопрос – почему нелюдям до сих пор удается удерживать власть? Предполагаю только, что они очень легко могли придумать какую-нибудь очередную подлость.
На другом конце лужайки появился светловолосый мужчина со светлой же бородкой, в синей длинной рубахе навыпуск, подвязанной кушаком. Николай давно уже заприметил его, тот озабоченно переминался, порываясь подойти к священнику, очевидно, за каким-нибудь делом, но не решался прервать беседу с гостем.
Наконец священник тоже обратил на него внимание и окликнул: «Степан, чего тебе?» Тот, поняв это как разрешение подойти, быстрым шагом, почти бегом, припустил через лужайку. Пока он приближался, батюшка пояснил Николаю: «Это наш командир по хозяйской части – староста».
Оказалось, что дело у Степана не столько к священнику, а больше к гостю.
У них в деревне был колесный электротрактор, который без проблем служил уже лет пятьсот и исправно работал бы еще столько, но сели или от старости пришли в негодность аккумуляторы, век которых оказался короче, и их иногда приходилось менять. В архивных записях у старосты стояла даже дата последней замены – полтораста лет назад.
Тогдашний староста ездил на коне в ближайшую деревню Большие Сосны, расположенную в трехстах километрах, и по договоренности с тамошним старостой обменял аккумуляторы на кое-какие свои товары. А тот оборотистый староста новые аккумуляторы, как бы для нужд своего хозяйства, то ли выписал, то ли закупил в городе.
И вот теперь Степан, как любой настоящий хозяин, решил воспользоваться случаем и узнать у Николая, не сможет ли он помочь им в приобретении аккумуляторов. Денег у них не было, но они могли предложить натуральный обмен на свои товары на любых условиях. Поскольку другого выхода из положения не виделось, товар он предлагал в любых количествах, которые потребует хозяин аккумуляторов. Он начал перечислять Николаю свой ассортимент. В деревне были хорошие мастера по пошиву зимней одежды: полушубков, унтов, головных уборов, варежек – из натурального меха: белки, лисицы, бобра и даже тигра и медведя. Степан собирался было предложить еще что-то, но его прервал священник: «Извините, господа, мне нужно идти, а мирские дела вы решите и без меня, – сказал он, – надеюсь, Николай, если будет возможность, ты поможешь нам по хозяйству. А твои вопросы мы, по-моему, вкратце успели обсудить, и я буду доволен, если ты извлек для себя пользу из нашего не очень долгого общения». Затем он простился и сказал, что не против, если Николаю когда-нибудь снова захочется посетить их, а, наоборот, будет очень рад.
Николаю тоже пора было улететь, но он пробыл со Степаном еще с полчаса. Они прошлись по деревне, и Степан поведал ему некоторые свои хозяйские заботы и планы. Жители деревни оказались довольно общительны. Приземление здесь Николая оказалось для них чрезвычайным происшествием. Они собирались кучками и делились впечатлениями, здоровались с проходившими старостой и Николаем и старались завязать разговор. Степан эти попытки не грубо, но твердо пресекал, объясняя, что у гостя мало времени и ему пора улетать.
За деревней пробегала небольшая речушка, почти ручей, дальше переходящая в приток большой реки, протекающей в двухстах километрах отсюда. Это была как раз та река, на берегу которой когда-то Николай и обнаружил себя. Степан сказал, что мечтает в одном месте ручья, где местность была пониже, еще углубить почву и запрудить ручей. Получился бы отличный водоем, и рыбу можно было разводить, да и в засушливые годы орошение проводить – за ручьем начинались деревенские сельхозугодья. Только он с сожалением посетовал: «Экскаватор бы сюда, уж больно трудоемкая эта работа: перекопать и переместить столько грунта».
Степан проводил Николая до его агрегата, стоявшего за ручьем на небольшой пустоши, где, прощаясь, Николай пообещал узнать про аккумуляторы и, если это окажется возможным, достать и привезти их.