Самые громкие выстрелы в истории и знаменитые террористы - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 26

5 июля 1935 года Анатолий Штайгер писал Зинаиде Алексеевне Шаховской:

«Третий Рейх произвел на меня впечатление сумасшедшего дома – язычество, выводы, делаемые из расизма в науке, законодательстве и быту, – и военного лагеря. У меня были старые связи в очень разных кругах, что помогло мне ориентироваться: немцы – все – войны хотят и пойдут, даже рискуя погибнуть в общей катастрофе. Я видел Хитлера, Геринга, Фрика, Геббельса. Хитлера обожествляют…

Ко всему русскому – культуре, литературе, национализму – отношение оскорбительное: и первый удар, конечно, будет на Восток. Только и речи, что об Украине».

Что же заставляло выходцев из России поддерживать Гитлера, восхвалять нацизм? Только одно – совпадение идей.

Известный эмигрантский писатель Роман Борисович Гуль уже после войны написал полное горечи письмо столь же известному в тех же кругах философу Ивану Александровичу Ильину. Теперь Ивана Ильина широко издают в России. 3 октября 2005 года его останки (вместе с прахом генерала Антона Ивановича Деникина) были перезахоронены в Донском монастыре в Москве.

Гуль и Ильин были давно знакомы – еще до революции студент юридического факультета Московского университета Гуль слушал лекции Ивана Ильина. В 1916 году Гуль пошел в армию, был произведен в прапорщики и воевал на Юго-Западном фронте. Дворянин Гуль не принял революцию, с первого дня служил в Добровольческой армии.

После Гражданской войны оказался в Германии, где начал писать. Летом 1933 года нацисты его арестовали и отправили в концлагерь Ораниенбург. Правда, его вскоре освободили, сказав, что арестовали «по недоразумению». Гуль уехал во Францию – в гитлеровской Германии он жить не захотел. И в отношении к нацистам он разошелся со многими русскими эмигрантами, в том числе и с Ильиным.

«В эмиграцию, – писал Роман Гуль своему бывшему профессору Ильину, – Вы приехали «православным националистом». Перемены Вашего духовного лица я старался понять. Но вот к власти пришел Гитлер, и Вы стали прогитлеровцем.

У меня до сих пор среди вырезок имеются Ваши прогитлеровские статьи, где Вы рекомендуете русским не смотреть на гитлеризм «глазами евреев» и поете сему движению хвалу! Признаюсь, этого изменения Вашего духовного лица я никак не понимал и не понимаю. Как Вы могли, русский человек, пойти к Гитлеру? Заметим в скобках, что категорически оказались правы те русские, которые смотрели на Гитлера «глазами евреев»… Вы говорили вещи, которые вызывают во мне непреодолимое духовное отвращение. Так, например, Кравченко для Вас оказался «чекист и жид». А когда я Вам сказал, что Кравченко и не чекист, и не еврей, то Вы категорически это «опровергли» тем, что Вы видели его фотографию и для Вас этого вполне достаточно…

Конечно, Ваше утверждение отдает антисемитизмом самого дурного вкуса. Но еще хуже то, что Вы говорили о епископе Иоанне Шаховском. Сославшись на авторитет какого-то Вашего друга, православного иерарха, Вы назвали его «жиденком», потому что у него мать еврейского происхождения.

Мне это глубоко отвратительно. Я уверен, что если б этот Ваш иерарх увидел бы даже живого Христа, то не нашел бы для него иного названия… Для Вас, как Вы сказали, «раса, кровь, наследственость» незыблемы. И посему епископ Иоанн Шаховской «жиденок». Но ведь по этому самому и Вы, Иван Александрович, окажетесь не очень-то русским!

Ваш старый друг, москвич, хорошо знающий всю историю Вашей семьи (и Вас, и Вашего брата) говорил мне, что Ваша матушка была немецкого происхождения. И вот получается, что в идеологе русского национализма и православном философе чисто русской крови не очень уж много? Может быть, Ваш подчеркнутый русизм имеет под собой именно эту «ущемленность»?

До той минуты, пока командир отряда штурмовиков берлинского района Фридрихсхайн недоучившийся студент Хорст Вессель не получил пулю от безработного плотника и коммуниста Альбрехта («Али») Хёлера, имевшего шестнадцать судимостей, никому бы и в голову не пришло делать из него героя. Но только что назначенный руководителем столичной партийной организации и ответственным за пропаганду Йозеф Геббельс первым понял, как нужно действовать. Это произошло весной 1930 года. Еще мало кто верил, что национальные социалисты способны взять власть в стране.

До смерти Вессель был пьянчужкой, драчуном и сутенером. После смерти он стал пламенным национальным социалистом, загубленным евреями и коммунистами.

– Хорст Вессель мысленно марширует вместе с нами, – кричал Геббельс на похоронах 1 марта 1930 года. – Когда в будущем будут маршировать вместе рабочие и студенты, они подхватят его песню «Выше знамена! Ряды сомкнем теснее!», сочиненную им в порыве вдохновения за год до смерти. Песня обессмертила его! Ради этого он жил, ради этого он отдал свою жизнь. Хорст Вессель – странник меж двух миров, днем вчерашним и днем завтрашним, солдат Германии!

Написанная им песня стала партийным гимном, а в 1933 году вторым немецким национальным гимном. За пятнадцать лет – с момента гибели Хорста Весселя до крушения национального социализма в Германии – было написано две с половиной сотни биографий Весселя, романов и пьес о нем. Городские магистраты переименовывали в его честь площади, улицы и больницы. Его имя носил один из берлинских районов, парусное учебное судно и истребительная эскадрилья люфтваффе. Хорста Весселя превратили в борца за просыпающуюся Германию, в героя, которому должна поклоняться вся немецкая молодежь.

«Вессель – тот избранник, которому следовало умереть в страшных мучениях, чтобы его смерть пробудила и крепко сплотила всех, кто думает по-немецки», – писал один из нацистских бардов Ханс Хайнц Эверс.

Дед Хорста Весселя был хозяином небольшой гостиницы в Гессене, отец – евангелическим пастором (две трети немцев принадлежали к евангелической церкви, треть к католической). Накануне первой мировой Людвиг Вессель подыскал себе хорошо оплачиваемое место пастора в берлинской общине, но в августе 1914 года ушел в армию.

«Как прекрасно все начиналось, – писал он после войны. – Лучшие из нашего народа не смели на это надеяться, не смели об этом мечтать. Один народ, один бог, одна вера. Сплотившись вокруг своего господина-императора, предстала Германия перед лицом вражды всего мира».

Год Людвиг Вессель был главным пастором в оккупированной Бельгии. Осенью 1915 года его перевели на восточный фронт, где кайзеровская армия сражалась с русской. В Ковно (ныне Каунас) православный храм превратили в евангелическую гарнизонную церковь. Напутствуя рекрутов, Вессель-старший произносил пышные проповеди:

– Желаете ли вы с богом отправиться на святую борьбу нашего германского народа, радостно посвятить этой борьбе душу и сердце и служить не щадя жизни? Тогда отвечайте и клянитесь: да, мы хотим этого! Да благослови господь тебя, о немецкий меч, и охрани тебя, мой камрад, на твоем пути…

Пастор Вессель мечтал о расширении германской империи. Город Вильно (ныне Вильнюс) пробуждал в нем меланхолическое настроение:

«Снова с мечом на поясе сюда входят германцы – по той самой дороге, по которой радостно разгоряченные битвой когда-то проходили предки нашего племени, члены рыцарского ордена. Существующая в городе Немецкая улица свидетельствует об этом древнеисторическом прошлом». Литва, считал он, должна «прислониться» к рейху, это ценная земля для немецких поселений и воздвижения «плотины» против «славянского затопления».