Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Фредерик Старр cтр.№ 178

Основание образовательных учреждений и библиотек, собрание, редактирование и переиздание редких книг в великолепных переплетах – эти факты, казалось бы, должны указывать на интенсивную научную жизнь. Но Байсунгур стремился собирать вокруг себя ученых не больше, чем его дед Тамерлан. При всем великолепии книг, изданных в период его правления, научные интересы Байсунгура не простирались дальше переиздания «Шахнаме» Фирдоуси – задача достойная, но едва ли новаторская. Притом что он собрал и сделал копии нескольких книг великих ученых региона, Байсунгур был в первую очередь библиофилом, любителем древностей, а не покровителем ученых и философов. Аль-Хорезми не было уже более пятисот лет, а Ибн Сины – четыре столетия.

Проблема здесь не в возрасте книг, которые собирал Байсунгур, а в том факте, что он и его окружение не находили в них никакого научного интереса, не говоря уже о злободневности. Несомненно, книжники эпохи после Тамерлана признавали великих ученых и мыслителей прошлого, но не столько как смелых мыслителей, обращавшихся к сложным вопросам, сколько как источник четких ответов. Они были уверены, что аль-Хорезми, аль-Фараби, Бируни и аль-Газали постигли тайны природы и человеческой жизни до такой степени, что человечеству остается только следовать им. Книги этих мастеров воспринимались не в качестве живых примеров силы духа, а как авторитетные справочники по соответствующим темам. Подобное отношение насаждалось и усиливалось буквалистской и в научном смысле «робкой» версией ислама, укоренившейся в Центральной Азии и мусульманских землях на западе после аль-Газали. Богословы вели полемику уже не с христианами, индуистами или конфуцианцами, а с теми мусульманами, которых подозревали в вольнодумстве, а то и вовсе в вероотступничестве. И так как подобное отношение воинственно уберегало веру от раскола, царящее в Герате мировоззрение резко сузило границы допустимого для мыслителя.

Негласные ограничения ощущались даже в относительно спокойной области эстетики. Показателен случай арабского ученого аль-Хайсама (965–1040). Известный на Западе как Альхазен, Хайсам был современником Ибн Сины и Бируни. Он проводил исследования в области физики, математики и оптики. Западные читатели ознакомились с его работами по оптике в период раннего Ренессанса и признали, что эти изыскания, проведенные 400 лет назад, прямо отвечали на вопрос о более точном способе изображения перспективы. Так аль-Хайсам сыграл важную роль в развитии «ренессансной перспективы». Но в Герате, который мог похвастать самыми талантливыми художниками во всем исламском мире, некоторые из которых проявляли интерес к геометрии и алгебраической структуре физического пространства ^[1375], вся восточная традиция оптики, геометрии и тригонометрии игнорировалась. То же самое можно сказать и о знаниях, накопленных в Центральной Азии и арабоязычном мире за предшествующие 500 лет. К началу эпохи Тимуридов господствующие парадигмы в большинстве областей науки и философии укоренились так глубоко, неразрешенные проблемы оставались такими малочисленными и казались настолько незначительными, а голоса несогласных были столь слабыми, что в научной жизни наступил полный штиль.

Большинство творческих людей в эпоху Тамерлана осуществляли свою деятельность так, как будто уже унаследовали законченную систему знаний, полную и целостную. Поскольку она более не требовала их внимания, они позволили себе сконцентрироваться на украшении своего мира. Конечно, это не умаляет эстетических достижений художников, ремесленников и архитекторов Байсунгура. Но их достижения были эстетическими, а не научными или философскими. За одним важным исключением, о котором мы скоро поговорим, Центральную Азию при преемниках Тамерлана больше занимала красота, чем исследование мира природы или взаимоотношений человечества с Богом и Вселенной. В этом смысле культура XV–XVI веков радикально отличались от основного течения центральноазиатской цивилизации предшествовавшего тысячелетия.

При этом на протяжении всей эпохи Тимуридов продолжали выходить новые трактаты по медицине. Впрочем, этот факт не противоречит тезису об упадке творчества: в конце концов, правителям и их приближенным всегда нужны доктора, чтобы следить за здоровьем. Врачи, в свою очередь, не могли приписать хорошее здоровье правителя собственным знаниям, поскольку тогда они открыли бы себя для критики и обвинений в случае ухудшения состояния своего подопечного. Поэтому врачи лишь документировали свой опыт, создавая строгие сборники полученных знаний. В период правления Шахруха в Герате появились обширные труды по медицине под общим названием «Требования к хирургии», еще одна книга – «Лечение болезней» – вышла несколькими годами позже. Тем временем в Самарканде Улугбек, сын Шахруха, принял на работу доктора-энциклопедиста Бурханиддина аль-Кирмани, который переписывал труды Гиппократа и Галена и снабдил комментариями работы местных ученых мужей. Даже дворы в таких отдаленных провинциях, как афганский Бадахшан, нанимали на работу врачей, которые создавали работы с такими названиями, например, как «Книга о знаниях со всего мира» ^[1376].

Единственным исключением в этот период общего упадка научных знаний при Тамерлане и его потомках стал внук Тамерлана Мирза Мухаммед Тарагай, прозванный Улугбеком («великим беком»). Впервые за столетия заката центральноазиатской культуры мы встречаемся с правителем, который не только заказывал научные трактаты у ученых мужей, которых привлекал к своему двору, но и сам занимался исследованиями. В отличие от именитых докторов, которые лишь переписывали чужие работы, Улугбек основывал свои астрономические труды на фундаментальных исследованиях, которые сам проводил. Если в эпоху Тимуридов и произошел расцвет науки, то это был расцвет астрономии.

То, что Шахрух доверил контроль над всей Центральной Азией, за исключением Хорасана, шестнадцатилетнему сыну, предполагает, что Мирза Мухаммед уже в юности показал себя талантливым правителем. Однако, только вступив на новую должность, Улугбек не справился с восстанием в Отраре – отцу даже пришлось спасать его ^[1377]. Когда Улугбеку было чуть больше тридцати лет, он одержал крупную победу над узбекскими племенами возле озера Иссык-Куль (территория современного Кыргызстана), но затем (два года спустя) потерпел поражение от тех же самых узбеков в Хорезме. Так узбекские племена впервые проявили себя в качестве мощной силы, а для Улугбека и прямых потомков Тамерлана наступило начало конца. Улугбек трудолюбиво выполнял обязанности правителя, но в душе он не был военачальником или даже султаном. Он наверняка завидовал своему младшему брату Байсунгуру, которого отец никогда не обременял важными государственными делами – а значит, давал ему время и возможность строить красивые медресе в Герате, коллекционировать древние книги, привлекать художников ко двору и вести праздную жизнь.