Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Фредерик Старр cтр.№ 112

Но по сравнению с его более ранними работами ясно, что внимание Ибн Сины сместилось к определению «первичных принципов», то есть к тому, что люди могут узнать о реальности посредством логики и разума. В этих фундаментальных трудах ученый отложил в сторону практические вопросы, описанные в «Каноне», и занялся ключевыми вопросами философии, метафизики и религии, которые привели к глубокому расколу среди мусульман и через 10 лет переросли в прямой идеологический конфликт.

Невозможно кратко описать глубокие и сложные аргументы, представленные Ибн Синой в более поздних работах. Десятки научных томов посвящены каждой из этих сложных тем. Ограничимся лишь упоминанием основных вех и окончательных выводов, изложенных в его трудах.

После первого спора интеллектуальные пути Ибн Сины и Бируни разошлись. Оба начали с Аристотеля, в первую очередь с его «Метафизики», их объединяла его идея о том, что «все люди по своей природе стремятся к знаниям». Но то, что хотел узнать Ибн Сина, оказалось абсолютно противоположным тому, чем интересовался Бируни. Второй был увлечен миром наблюдаемой природы, включая движение планет, характеристики минералов, культуры и цивилизации, он пытался найти способы, объясняющие явления природы. Особенно его занимала возможность описывать феномены, которые он наблюдал, математическими методами. Ибн Сина в своих медицинских работах начинал в том же направлении и погрузился в специфику болезней и методов лечения глубже, чем кто-либо до него. Но этот интерес проявлялся в молодости и ранней зрелости. С возрастом ученый все больше стремился понять фундаментальную сущность бытия, а это уже были области космологии и метафизики.

В X веке вопрос бытия и все, что он включал, – степень нашего понимания реальности, происхождение видимого мира, роль божественного духа в этом процессе, – стал настолько злободневным, что в нашу менее философскую эпоху трудно оценить его остроту. Две великие интеллектуальные силы достигли пика, когда Ибн Сина обратился к этим вопросам. С одной стороны, огромное собрание греческих текстов, особенно работы Платона, Аристотеля и их учеников, попало в восточный мир благодаря переводам, выполненным в Гундешапуре, Багдаде и Мерве. При всех своих различиях греческие мыслители самостоятельно искали ответы на все вопросы. Они были уверены, что у них есть необходимые инструменты, чтобы приоткрыть завесу над тайнами Вселенной. Некоторые, например, более поздние последователи Платона, дошли до мистицизма, но даже они использовали разум, чтобы рассуждать о человеческой жизни.

С другой стороны выступали авраамические религии – иудаизм, христианство, ислам. И они предлагали абсолютно противоположные ответы, основанные исключительно на божественном провидении, которое можно познать лишь через открытые Богом истины и веру. Ислам, находившийся тогда в зените, давал ответы на вопросы о происхождении Вселенной и месте человечества в ней. Эти ответы вели прямо к воле Всевышнего, которая раскрывается через откровение и постигается через веру.

Ас-Сиджистани предпринял попытку разделить разум и откровение. Аль-Кинди и аль-Фараби применили противоположный подход, пытаясь их связать. аль-Фараби продвинулся дальше, но его аргументы были близки рационалистам. В результате размышлений этих ранних мусульманских мыслителей спор стал еще более острым и еще более злободневным. Английский философ Бертран Рассел справедливо назвал эти вопросы (соотношение разума и откровения) философской «ничейной землей» ^[830]. Но затем в эту область вторгся Ибн Сина с его безграничной уверенностью в собственных силах. В попытке устранить противоречие между разумом и откровением он использовал весь свой научный опыт, полученный от неоплатоников поздней Античности, мутазилитов, исмаилитов и правоверных суннитских богословов (одновременно обрушивая потоки критики на каждую из этих групп).

В конце Ибн Сина подошел так близко к тому, чтобы связать науку и религию, как никто до него в Средние века. Мусульмане и христиане в равной степени верили, что он создал великий синтез, к которому они стремились. Ибн Сина вдохновил не только Фому Аквинского, но и несколько поколений его последователей. Однако в Центральной Азии через десять лет на философию Ибн Сины обрушилась яростная критика.

Сначала Ибн Сина напомнил читателям, что разум сам по себе принимает несколько различных форм, которые можно иерархически классифицировать в зависимости от возможности с их помощью находить ответы на главные вопросы. На самом низком уровне – видимый мир и все практические науки, посвященные его изучению. Ибн Сина следует за Платоном, утверждая, что реальность треугольника – это больше, чем любой конкретный треугольный объект, который мы можем воспринимать и изучать с помощью наших чувств. Инструмент, который использует человеческий разум, чтобы рассматривать идею или сущность треугольности, – это математика. А следовательно, она стоит выше практического разума как инструмента для постижения истины. Но откуда берется идея треугольника? Существовала ли она всегда или что-то способствовало ее появлению? Ни практический разум, ни математика не способны ответить на вопросы из области метафизики. Так же, как аль-Фараби и как древний учитель аль-Фараби – Аристотель, Ибн Сина считал, что единственная форма разума, которая может эффективно разрешать загадки метафизики, – это логика. Под логикой он имел в виду процесс, определенный Аристотелем и разъясненный аль-Фараби, который включал определение предпосылок и рассуждения дедуктивным (иногда индуктивным) методом, чтобы прийти к заключению. Основой этого процесса был силлогизм. Логическое мышление, утверждал ученый, приведет нас к истинам, которых не может достичь ни одна из наук, и математика в том числе.

Таким образом, Ибн Сина, как и последователи Платона до него, занимался изучением старого вопроса «Откуда появился мир?». Пророки считали, что мир сотворен Богом, в то время как большинство философов утверждало, что мир извечен. Используя логику, Ибн Сина выдвинул тот аргумент, который он применил в своем споре с Бируни в возрасте 18 лет, а именно: материальный мир начал свое существование в определенное время, но концепция мира вечна. Акт сотворения не был процессом замены «ничего» на «что-нибудь», как считали богословы, а скорее заключался в превращении существующей до этого идеи в материальное бытие. Ученые-практики, которые не могли принять идею понятий, или математики, которые не выходили за рамки признания существования понятий, оказались в таком же замешательстве, как и улемы. Ибн Сина считал, что на самом глубоком уровне их взгляды были схожи.

Такая линия рассуждений указывала на примирение религии и науки, но это был лишь первый шаг в этом направлении. Остался открытым вопрос о душе человека и о Боге. Ибн Сина развил эту область вопросов, сначала озадачившись происхождением идей, которые лежат в основе реальности всего существования. «Душа, – писал он, – это что-то внутри нас, что начинает осознавать бытие» ^[831]. При этом он не подразумевал осознание нашего существования в пространстве и времени, а имел в виду бытие как таковое. Тело может воспринимать материальный мир, но лишь душа способна постичь нематериальное. Что касается природы души, то Ибн Сина определил различия между душой животных, умирающей вместе с телом, и тем, что он назвал рациональной душой, которая вечна.