Анна Иоанновна - читать онлайн книгу. Автор: Николай Павленко cтр.№ 87

Война фельетонов сопровождалась суетой дипломатии. Русское правительство отправило в Варшаву своего представителя обер-шталмейстера Левенвольде, снабдив его широчайшими полномочиями в борьбе против вступления на польский престол Станислава или другого кандидата, поддерживаемого Францией. Ему было предоставлено право, не сносясь с двором, призвать 30-тысячное войско, сосредоточенное у границ, в Польшу «и совокупно с войсками союзников или отдельно, смотря по обстоятельствам, там действовать и во всем по его грамоте диспозиции и учреждениям поступать».

3 мая русский, прусский и австрийский дипломаты предприняли попытку оказать давление на примаса Федора Потоцкого, но тот выступил решительным защитником Станислава и в ответ на угрозу Левенвольде, что «Россия не привыкла делать с своим войском пустую тревогу», заявил: «Утесняйте меня страхом, но не боюся, если Бог за нас, кто против нас».

Начался второй этап в избрании польского короля: созыв конволакционного (избирательного) сейма и вторжение русских войск в Польшу. Примас нисколько не искажал ситуацию, когда заявил трем союзным дипломатам: чем больше они будут оказывать противодействие избранию Станислава, тем надежнее его шансы быть избранным. Действительно, подавляющее большинство поляков отдавало предпочтение Станиславу отчасти в знак протеста против вмешательства в их дела союзников, отчасти под влиянием щедрости Франции. В росте популярности Станислава убедился и Левенвольде.

В сложившейся обстановке Левенвольде действовал топорно и ничего лучшего не придумал, как поручить своей канцелярии составить «Манифест доброжелателей» — никем не подписанный документ, предупреждавший о нависшей опасности со стороны Франции навязать Польше королем человека, признанного врагом отечества. Манифест заканчивался словами: «Поэтому мы считаем своим священным долгом нашим обратиться к союзным державам, которые объявили, что хотят всеми средствами защищать права и вольности Речи Посполитой, и просить их, чтобы они защитили драгоценнейшее сокровище наше — право свободного избрания короля. Мы просим их помощи, потому что не желаем на избирательном сейме подвергаться тем же насильствам и беззаконным мерам, от которых терпели на созывательном сейме. Мы желаем совершенно свободного избрания, без исключения кого бы то ни было, и признаем нашим королем того, кто окажется достойнейшим и кого назначит нам Бог, будет ли этот избранник наш пяст (поляк. — Н. П.) или чужестранец». Под последним подразумевался Август III. Состряпанная фальшивка давала формальное основание для вторжения русских войск в Польшу.

Подобный поступок русской дипломатии можно с полным основанием назвать безнравственным, но иным средством противостоять натиску Франции Россия не располагала и угроза вторжения войск, как и вторжение, являлись последним средством защиты национальных интересов и сохранения суверенитета страны. Не лучшей оценки заслуживает и правительство Франции, пытавшееся вдали от своих границ создать цепь враждебных России государств с целью придать Российской империи статус допетровской Московии. Но главным виновником происходивших в Речи Посполитой событий являлись польская шляхта и магнаты, доведшие страну до такого экономического и политического упадка, который позволял более сильным соседям и отдаленной от нее Франции вмешиваться в ее внутренние дела.

Левенвольде не решился использовать предоставленное ему право вызова войск в Польшу и, не простившись с примасом, отправился в Петербург добывать соответствующий указ, прихватив при этом список фамилий наиболее активных сторонников Станислава, имения которых должны быть разгромлены вторгнувшимися русскими войсками.

Между тем Станислав 21 июня инкогнито прибыл в Польшу и поселился в монастыре Св. Креста, что близ Варшавы. 9 сентября он появился в столице, а 12 сентября избирательный Сейм единогласно провозгласил его королем.

В противовес избирательному Сейму в Варшаве менее представительный Сейм в Праге (на нем присутствовало 16 сенаторов и до 600 человек шляхты) избрал королем Августа III.

Вызывающее поведение примаса и сенаторов опиралось на убаюкиваемые ложные донесения польского посла в Петербурге Лефорта о слабости русской армии, об отсутствии средств в казне, о том, что императрица не решится подписать указ о вторжении. 19 июня специальный представитель примаса Рудомино подал императрице грамоту, выражавшую уверенность, что она не нарушит свободы избрания короля и будет «зерцалом для прочих держав». Следуя этому внушению, императрица приобрела бы более славы, чем многими победами, которые хотя и надежны, но вызовут обиду и всенародное рыдание населения Польши.

Левенвольде возвратился в Польшу через Кенигсберг и в пути раздавал манифест, напечатанный на польском языке от имени трех держав под названием «Основательное изложение справедливых причин, которые побудили три державы послать свои войска, стоящие на границе, в Польшу при предстоящем избрании короля по настоятельному требованию различных знатных членов Речи Посполитой как из сенатского, так и из рыцарского чину для защиты свободы голоса». Этот лицемерный манифест заверял, что союзники, решив ввести войска, не имели в виду «собственного интереса, но из искренней любви к Польскому государству» ^[276].

Начался третий этап борьбы за польское наследство, когда на смену перу публицистов и переговорам дипломатов пришли штыки и пушки: императрица велела еще накануне созыва избирательного Сейма генералу графу Ласси перейти границу и форсированным маршем двигаться к Варшаве.

Накануне примас заявил, что «Речь Посполитая никому не может позволить приписывать ей законы», и грозил: «Если вступят в Польшу иностранные войска, то он пойдет против них с крестом в руках». На самом деле примас надеялся не на «крест», а на помощь извне: он полагал, что французский король не оставит своего тестя в одиночестве и совместно с Турцией и Швецией окажет избранному королю действенную военную помощь, ибо в самой Польше силы, способные оказать сопротивление русским войскам, отсутствовали.

Только что избранный королем Станислав Лещинский, не став дожидаться времени, когда он окажется пленником русских войск, бежал в Данциг, чтобы укрыться за его крепостными стенами и терпеливо ожидать обещанной помощи. Но тесть не спешил ввязываться в войну и пока довольствовался опубликованием 17 марта 1733 года декларации, что он не потерпит вмешательства в польские дела. Декларация долгое время так и оставалась угрозой, сотрясением воздуха. Франция не жалела ливров, но пока опасалась подкрепить подкупы военной силой. Отчасти эта пассивность объяснялась равнодушием короля к военной славе, отчасти отсутствием страсти к супруге, чтобы ради нее оказать помощь ее отцу, но главным образом опасением быть втянутой в серьезный военный конфликт, требовавший значительно больших ассигнований, чем расходы на подкуп.

Итак, надежды поляков на быструю помощь Франции оказались эфемерными. Еще более эфемерными были надежды на поддержку Станислава Швецией и Турцией. Ресурсы первой из них были столь ограниченны, что правительство испытывало трудности, чтобы содержать турецкого посла и его свиту, прибывших в Стокгольм для переговоров о согласованных действиях против России. Турция тоже была лишена возможности оказать Станиславу поддержку — ей было не до того, но по другой причине: она воевала, и при этом неудачно, с Персией. В расчеты Турции не входило вмешательство в польские дела на стороне Лещинского, хотя она имела для этого формальные основания — по Прутскому мирному договору 1711 года Россия обязалась не вмешиваться во внутреннюю жизнь Речи Посполитой и тем более вводить войска на ее территорию.