Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Лаврова cтр.№ 45

— Надо же, — удивился Чижик. — Приклеилась.

— Молнии от старости липкие стали, — пояснил Сумман. — Как старая резина.

Василиск когтем проковырял в ширме дырку — там, где к ней прилегало отверстие трубки. Забытобогоскоп был готов. Боги долго пререкались, на ком экспериментировать. Наконец Портун в пылу спора нечаянно оказался напротив «окуляра», Василиск радостно на него посмотрел… и Портун превратился в статую. Крупный мраморный мужчина с ключами в руке странно поджал левую ногу — случайная поза была какой-то косой.

— А что, — одобрил Чижик. — Мне нравится. Вот у нас в Питере есть Абстрактная скульптура, так она еще кривее.

— О-о-о! — заверещал Чивио. — О-о, какие же мы глупые!

— Все? — удивился Василиск. — Я всегда считал себя очень умным.

— Я тоже, но увы, — сказал Чивио. — Зачем воробьям тащить прорву мрамора в такую даль? Боги могут прилететь туда своим ходом и окаменеть на месте! Каждый выберет себе место по душе, встанет в позу…

— Хм… — признал Чижик. — Чивио, ты гений. Вели воробьям стащить откуда-нибудь темные очки. Хорошо, что ночь и люди спят.

И вскоре из Колизея к вилле Боргезе двинулась странная процессия. Сначала бесплотной темной стайкой прошмыгнули боги. Потом показалась туча воробьев, тянувших какой-то растрепанный сверток — это Портуна завернули в украденную с балкона простыню. Зрелище было столь жалостливое, что конь Виктора Эммануила не выдержал, поддал задом, сбросил всадника и довез тяжелый груз до парка. Виктор Эммануил обиделся и не стал на него садиться. Так что три дня они стояли на постаменте отдельно и отвернувшись друг от друга, к изумлению туристов. Потом король все-таки залез на коня, но выражения лиц у обоих до сих пор недовольные.

Вслед за свертком меньшая стая воробьев тащила странный предмет, нечто вроде ширмы с приклеенной трубкой из рекламного журнала. И последним, посвистывая, шел крупный черный зверь в темных очках с надписью «Дольче & Габбана». Наверное, это была собака.

— И зачем тебе улетать? — уговаривал Чижика Чивио. — Все дела закончились, памятники с моралью ты собрал, забытые боги красуются в парке Боргезе, их уже сфотографировали для путеводителя. Мефитис особенно довольна — говорит, что с детства мечтала о карьере фотомодели, а по настоянию родителей пришлось пойти в богини. Василиск познакомился с белой мальтийской болонкой и наладил семейную жизнь. Останься хотя бы на денек. Слетаем к морю, искупаемся, позагораем.

— Во-во, мне, бронзовому, только купаться, — фыркнул Чижик. — Понимаешь, я боюсь. Вдруг дома на мое место поставят нового Чижика?

— А ты тогда к нам вернешься и навсегда у нас останешься, — предложил Чивио. — В Риме нет памятника птице. Вот во Флоренции стоит такая пухлая птичка работы известного современного скульптора… а у нас нет. Оставайся, а?

— Не, у меня там работа, — покачал головой Чижик. — Я исполняю людям желания. В меня бросают монетку, кто попадет — у того сбудется желание. Представляешь, какая у меня прекрасная профессия — исполнять питерские мечты…

— Да, — грустно сказал Чивио. — Это конечно. Тогда прощай.

Чижик влетел в самолет. Чивио помахал крылом. Статуя в аэропорту посмотрела неодобрительно. Как-то не сложились у них с Чижиком отношения.

Самолет взлетел. Летчики тревожились — тучи воробьев окружили самолет, лезли в иллюминаторы. Потом отстали — самолеты летают быстрее, чем птицы. Да воробьи и не собирались улетать далеко, они только провожали. Хорошо, когда есть кому проводить тебя в дорогу.

— А теперь я представлю отчет о проделанной работе, — сказал Чижик. — Вы мне дали задание перевоспитаться. Я, конечно, перевоспитывался вдрызг, как умел. Но в условиях Рима воспитание возвышенных чувств и добродетелей становится очень сложной задачей. Например, памятник на площади Навона учил меня вранью! «Вовремя сказанное вранье всегда полезно» — вот какую мораль вынес я из общения с ним. Памятник по кличке Пасквино советовал мне жениться не по любви, а по расчету. Статуи на мосту Святого Ангела были подтверждением истины: «Одни работают, а другим за это памятники ставят». Очень опасна для молодого поколения мораль, которую проповедовал памятник слону с площади Миневры: «На все начхать!». Во-первых, это воспитывает наплевательское отношение к жизни. Во-вторых, это опасно с точки зрения распространения гриппа. Один памятник вообще на всех с веником кидался. Нет, не в баню приглашал, а дрался. Хотя вообще-то он обаятельный. А какие обжоры эти римские памятники! Помните пиры римских императоров?

— Нет, — ошалело сказала Абстрактная Скульптура.

— Зря, — сурово ответил Чижик. — Так вот. Римские памятники переплюнули даже императоров, они советуют: «Ешь скорей живых мышей, расцветай и хорошей!» Кстати, они считают, что в жизни главное — еда, а не духовные ценности: «Хорошее питание — лучшее воспитание». Конечно, плоды такого воспитания не заставили ждать. Позолоту с памятника — и ту сперли! Да еще и издеваются: «Невиновность — единственная награда за честность, потому что другой не будет». Вообще там взрыв преступности: золото ободрали, головы поотрубали, а вредная женщина, изменившая мужу, выкрутилась, потому что памятник Уста Истины ее оправдал! Разгул бандитизма и подъем аморальности — вот что такое памятники Рима! А вы меня туда на перевоспитание отправили! Да я — невинный младенец по сравнению с этими прожженными циниками! Нет, я согласен с поэтом: «Рим должен быть сожжен!» Только я забыл, кто это сочинил.

— Это не я, — отказался памятник Пушкину.

— Это не я, — отказался памятник Крылову. — Может, Гончаров?

— Ну что же, — после долгого молчания сказала Абстрактная Скульптура. — Я думаю, поездка Чижика имела большое воспитательное значение. Он столкнулся со злом и аморальностью… и я рада, что тебе не понравился Рим.

— Мне? — поразился Чижик. — Не понравился Рим?

Он прищурился, потому что посреди хмурого питерского дня ему в глаза брызнуло солнце площади Навона, отразилось от струй воды, запрыгало по фонтану Рио-Делла-Плата, ворвалось в сумрак церкви Святой Инессы… Рим, веселый и жестокий, лучший в мире город, улыбнулся Чижику. Солнце площади Навона помахало лучиками.