– В чем вы видите несправедливость? Ни один из вас не выполнил за всю жизнь ни одного из условий, служащих пропуском в наш город. Вы думали только о себе, не обременяя себя трудами и заботами о ближних. А эта лошадь из последних сил, не прося помощи, не стеная и не жалуясь на судьбу, несла свою ношу, которую сама на себя же и взвалила! Над вами и над вашим эгоизмом не властны были ни просьбы, ни приказы. Бесконечно любя только себя самих, вы заняты были лишь обустройством личного благополучия, презирая тех, кому плохо. А здесь не было и малейшего принуждения, все делалось по велению сердца и так, как заповедовал Господь. Наш же город для тех, кто устал от трудов праведных и кому по закону Божьему еще на земле дана возможность отдохнуть.
О мураше
Проснувшийся ранней весною лес был до краев наполнен гомоном, суетой, радостным обустройством всех обитателей, торопившихся поскорее наладить свой быт, чтобы, наконец, зажить семейной жизнью, насладиться таким недолговечным счастьем тепла и раздолья природы. Точно те же проблемы были и у обитателей муравейника, который притаился на пригорочке под роскошной кроной трех сестер-березок. За короткое время надо было решить множество вопросов и переделать море дел, а главное – по-новому обустроить муравейник (ведь население за годы разрослось), хорошенько его укрепить, затем, набравшись сил после зимы и холодов, натаскать запасов на грядущее и многое, многое другое. Работы было невпроворот, но и муравьев-рабочих лошадок – немало. Дело спорилось.
В числе прочих озабоченно бегал и герой этого рассказа – маленький мураш. Он ничем не отличался от собратьев, был таким же расторопным, трудолюбивым, собранным и деловитым, так же предан родному муравейнику и общим нуждам, все у него было как у всех, кроме одной маленькой особенности, которую он до поры до времени не показывал. Мураш обладал какой-то непонятной способностью, которая у людей называется предчувствием, и это здорово мешало жить и радоваться жизни. Среди самой заурядной обыденной работы он вдруг мог задуматься и потом начинал пугливо озираться вокруг, сам не понимая, что с ним, но сгорая в огне каких-то томительных предчувствий. Зачастую предчувствия эти сбывались, и мураш еще больше трепетал, не умея объяснить мистичности происходящего. Камнем придавливала и невозможность поделиться с кем-то своей чудаковатостью. Боязнь стать белой вороной среди своих надежно зажимала рот. Оставалось одно спасение – работа до изнеможения, чем мураш успешно пользовался и прослыл одним из самых надежных, трудолюбивых и исполнительных.
Ему давались серьезные и ответственные задания, и со всеми он с честью справлялся, отчего пользовался уважением всего муравейника, и это согревало душу. А потом как-то незаметно мураш расслабился и иногда позволял себе поделиться своими предчувствиями с окружающими, так, самую малость, и то только тогда, когда эти предчувствия особенно одолевали. Так, однажды он попросил начальство загрузить работой весь взрослый состав муравейника подальше от дома, а малышей увести на прогулку. Каково же было удивление его сородичей, когда в пустующий муравейник сунула нос лиса и, не найдя ничего интересного, разочарованно убралась восвояси. Таких случаев было несколько, и муравьи дивились странным происшествиям, но, поскольку мураш не распространялся на разные непонятные для них темы, в частности, смятение души, тоску и страх, особого значения этому не придавали. Мураш же свыкся со своей отличительной особенностью и уже подчинял ей свой образ жизни. Не делал то, что не хотел, не ходил туда, куда внутренний голос не велел, и, если одолевал необъяснимый страх, надежно прятался в укромном месте и лежал там до тех пор, пока страх не отступал. Потому с ним ничего не случалось, и он благополучно проводил свои дни и ночи, тогда как другим не так везло и многих недосчитались за это лето.
Приноровившись к своей странности, мураш чувствовал себя вполне счастливым, как вдруг однажды утром его разбудила необъяснимая, откуда-то подкравшаяся тоска. Мураш попытался от нее избавиться, за это время у него появились свои способы и приемы, но тоска не уходила. Каждый день начинался с теперь уже привычного чувства страха и подавленности, а видимых причин тому не было вовсе. Муравейник жил своей, хоть и непростой, но дружной, налаженной и порой очень веселой жизнью. За кажущейся суматош-ностью стояла жесткая дисциплина, размеренность и абсолютная целенаправленность всех действий.
Строительство подходило к концу – удобное, надежное жилье для мелкого народца и укрытие от всех капризов и причуд природы было почти готово. Запасы на зиму собирались с энтузиазмом, и голод никому не грозил. Мураш энергично включался в работу и добросовестно выполнял все задания, а внутри у него творилось невообразимое. Тоска нарастала с катастрофической силой, переходя все границы, и ощущалась гораздо сильнее, чем в случае с лисой, или тогда, когда он в самом начале весны упросил начальство прорыть вокруг муравейника глубокие канавки и неожиданно обрушившиеся ливневые дожди, зарядившие на целый месяц, не подмыли их общий дом и даже не нанесли ему ни малейшего ущерба. Чуточку голодновато, правда, было, но это уже совсем мелочи.
Мураш, оставшийся один, затравленно озирался, но вокруг него были покой и умиротворенность. Небо голубело прозрачно и высоко, тихо шелестела ярко-зеленая листва, стрекотали кузнечики, и так ласково припекало солнышко, такая звонкая тишина стояла в лесу, что все заботы и тревоги казались просто нелепыми на фоне этой благостности.
Не выдержав, мураш обратился к ползущей по листьям гусенице:
– Скажите, вас ничто не беспокоит? Вам не страшно? Мне вот как-то тревожно.
Гусеница приостановилась и повернулась к муравью:
– Беспокоит? Ах да, конечно, вот-вот я должна принять форму кокона, это очень ответственно и серьезно. Страшного в этом ничего нет, но как это мило с вашей стороны тревожиться за меня! – И она поползла дальше.
Мураш постоял-постоял, решил все-таки еще раз попытать счастья, а потому, увидев весело порхающую бабочку необычайно красивой расцветки, закричал:
– Не могли бы вы присесть на минуточку на этот цветок, мне так надо с вами поговорить!
– Пожалуйста-пожалуйста, – любезно согласилась бабочка и грациозно опустилась на полевую ромашку, – я вас внимательно слушаю.
– Знакомо ли вам чувство тревоги, страха? – волнуясь, начал муравей. – Я сегодня сам не свой от беспокойства.
– Что вы, что вы, – затрепетала крыльями бабочка. – Я только сегодня увидела мир, он так прекрасен, все так интересно и волнующе, что беспокоиться незачем. Впрочем, беспокойтесь, все-таки приятно, когда о тебе беспокоятся.
И она, звонко рассмеявшись, умчалась прочь, а мураш только лапками развел. Ну надо же быть такими эгоистами, не хотят даже вникнуть в суть, а еще «слушаю внимательно». Он печально побрел дальше, но ему навстречу попался жук-рогач, глубокомысленно шевеливший усиками, и мураш не удержался от искушения.