Корабль был черным, покрытым смесью смолы и лака, — необычный выбор, сам бы Гримарр так не покрасил, но драккар казался ему по-своему привлекательным. Размеры корабль имел внушительные, по двенадцать весел с каждого борта. И выглядел он быстрым и стойким к погодным условиям.
— Красивый корабль! — сказал Гримарр, зная, что нельзя быстрее расположить к себе собеседника, чем восхитившись его кораблем. Разве что похвалить его жену или сына.
— Благодарю, — ответил Торгрим. В голосе его не слышалось ни благодарности, ни удовольствия.
— Ты не против, если я его осмотрю? — спросил Гримарр.
Торгрим кивнул.
— Конечно, если пожелаешь. Мы начнем спускать его на воду не раньше, чем через час. Тогда милости прошу взойти на борт с остальными.
Гримарр пересек ровный, поросший травой берег, куда вытащили корабль. От земли к планширю шел трап. Гримарр ступил на доску, ощущая, как она прогнулась под весом его тела. И тут он осознал, что восхищался судном потому, что оно показалось ему отдаленно знакомым. Не факт, что он видел его раньше, вероятнее всего, ему встречались корабли, очень похожие на этот. Интересно, его построили норвежцы? Или корабль — дело рук датских мастеров? Он ничего не знал о «Скитальце», но если Торгрим купил его у датчан, тогда это объясняет, почему корабль кажется ему знакомым.
Здесь не было гребных скамей, как привык видеть Гримарр, поэтому он просто спрыгнул с борта корабля на палубу, отчего та пошла ходуном. Должно быть, Торгрим использовал сундуки матросов как скамьи для гребцов. Неплохая задумка — таким образом освобождалось место, но и все пожитки моряков становились открыты стихиям.
От корабля остался один остов. Все, что можно было снять и убрать — лавки, весла, мачту, такелаж и рей, бейти-ас, припасы, воду, груз, — все снесли на берег, чтобы судно было легче передвигать по суше. Гримарр остановился и огляделся. Ощущение, что он знает этот корабль, не только не проходило, но даже усиливалось. Он медленно побрел на корму. И размеры, и форма были ему до боли знакомы, хотя он все равно чувствовал, что на борту именно этого корабля никогда раньше не бывал.
«Датчане строили! Должно быть, датчане строили! — решил Гримарр. Единственное объяснение этому странному ощущению. — Нужно спросить у Торгрима». Сейчас ему стало по-настоящему интересно.
Он прошел дальше по корме, остановился у степса мачты — массивного куска дубового дерева, похожего на закругленную спину кита, разрезающую морскую гладь. Отверстие, куда крепилось основание мачты, сейчас зияло пустотой, как огромное дыхало на голове у кита, но сама мачта лежала на берегу в ожидании, когда «Скиталец» вновь поплывет по волнам. Добавили два новых колена, идеально подогнанных к степсу мачты, чтобы усилить те, что стояли изначально. Дерево обработали льняным маслом, но новые детали все равно оставались более светлыми, чем старые.
«Очень интересно…» — подумал Гримарр. Он вспомнил, как его средний сын Суэйн, самый храбрый из трех, отличный моряк, который уже в двадцать один год был капитаном собственного корабля, жаловался, как сильно двигается мачта, когда корабль идет в море. «Он собирался сделать то же самое: добавить новые колена…» — подумал Гримарр.
И тут он заметил еще кое-что. Зарубку на степсе мачты: казалось, сюда угодили топором. Гримарр присел на корточки, наклонился, покачал головой в изумлении, потому что на корабле у Суэйна имелась почти такая же метка — его младший брат Свейн обрубил парус, который запутался на сильном ветру и грозил сломать мачту.
«Как странно… — удивился Гримарр. — Нужно рассказать об этих странностях Торгриму».
И тут ему в голову пришла совершенно иная мысль. Он замер на месте, как будто осознал, что к нему подкрался дикий зверь. Гримарр почувствовал, как все сжалось внутри. Он прищурился и встал — медленно, как будто опасаясь, что его заметят, как будто не желая разрушить чары этого нового ужасного открытия, которое на него снизошло.
Он окинул взглядом корабль с носа до кормы, как и до этого, когда впервые ступил на борт, но теперь смотрел на все новыми глазами и видел то, чего не заметил ранее: необычный, но такой знакомый сучок на обшивке по левому борту, напоминающий лицо человека, а еще более светлые части обшивки, которую тоже латали, но не Торгрим, другой человек, гораздо раньше. Датчанин. Латал хорошо ему знакомую прохудившуюся обшивку в том месте, где поверх планширя шел привязанный к рею канат.
Перед глазами Гримарра все плыло, как будто он открыл их под водой. В голове стелился туман, мысли метались, как в тот раз, когда Лоркан ударил его по голове железным вертелом. Вокруг него все кружилось, и, казалось, он не мог осознать того, что видел. Здесь был его мир, такой знакомый, и вдруг обнаружился еще один, который только начинал проглядывать, но уже пугал, сбивал с толку, казался ненастоящим.
Он, пошатываясь, шагал по корме. Каждый изгиб судна, каждую планку обшивки он хорошо знал, как будто у него в голове было выдолблено место и этот корабль идеально туда подходил. Он остановился у приподнятого юта, опустился на колени и минуту всматривался в доски палубы. Гримарр испугался. Он почти не сомневался в том, что там обнаружит, но все равно пришел в ужас, когда нашел это.
Если он приподнимет эту доску, тогда ужасная рана, которая почти затянулась, вновь откроется, и мир, который он строил последние несколько недель, превратится в прах, как будто сожженный дотла.
Но он должен был это увидеть. Гримарр трясущимися руками потянулся к доске, с трудом ухватился за край и приподнял ее. Наконец ему удалось отогнуть короткую планку точно так же, как сделал это его собственный сын примерно год назад. У парня был острый нож и много свободного времени.
Гримарр перевернул планку. Сейчас руны разглядеть было сложнее, но все равно они легко читались, ошибки быть не могло. На дереве было написано: «Это вырезал Свейн сын Гримарра».
Глава семнадцатая
Никто здесь не должен
зло замышлять
вред учинять
иль убийство готовить;
рубить не пристало
острым мечом
даже брата убийцу
в узах лежащего!
Старшая Эдда. Песнь о Гротти
[13]
Гримарр всего лишь полминуты вглядывался в руны, не более того. Потом перевернул планку и аккуратно уложил ее на место, как будто укладывал меч у тела сына, готовя его к погребению. Он встал, в голове потихоньку начало проясняться, как проясняется вода в пруду, когда ил оседает на дно.
Светило солнце, на небе не было ни облачка, но все происходящее казалось Гримарру каким-то потусторонним, нереальным. Торгрим Ночной Волк беседовал с Верен и Хильдером, все трое вели себя так, как будто ничего не произошло, как будто весь мир неожиданно не перевернулся.