Эллина благодарственно улыбнулась и, наклонившись, поцеловала друга в щёку. Тот сгрёб её в охапку и принялся щекотать. Гоэта визжала, отчаянно пытаясь вырваться. Гланера, похоже, это забавляло.
Наконец он отпустил её, наградив традиционным шлепком.
— Скажи мне, паршивец, когда ты избавишься от этой привычки?
— А что, тебе неприятно? — усмехнулся гоэт. — Да и что плохого, если мне твоя попка нравится?
— Послушай, Гланер, — нахмурившись, начала Эллина, но друг перебил её.
— Знаю, сто раз уже слышал, всё хорошо помню. Хочешь дословно: «Если ты, извращенец, будешь ко мне лезть, чего-то можешь не досчитаться». Так, кажется, ты мне сказала на заре нашего знакомства, когда я предложил тебя погреть ненастным зимним вечерком.
— Как же, предложил! — хмыкнула гоэта. — Ты без слов обошёлся.
— А ты мне коленом… С тех пор и дружим. Кому рассказать — обхохочутся. Лин, а насчёт погреть… Серьёзно говорю — тоскливо станет, позови. Ты моя подруга, а друзьям нужно помогать.
— Спасибо, но в подобной помощи не нуждаюсь. Больше, чем на поцелуй, не расчитывай.
— Скучная ты, Лина! Расслабься, я даже поцелуев требовать не стану. Пойдём, домой провожу, а то вдруг опять неприятности на свою голову найдёшь.
Распрощавшись с Гланером у собственной двери и ещё раз поблагодарив за помощь, Эллина попробовала снова заняться переводом, но опять неудачно. Видимо, вино не только успокоило нервы, но и на умственных способностях сказывалось не лучшим образом. Точнее, на восприимчивости к языкам.
Поняв, что сегодня всё равно ничего не выйдет, гоэта отложила в сторону работу и отперла нижний ящик стола, где хранила разные полезные вещицы: нужно было переписать в тетрадь адрес, который дал Гланер.
Эту тетрадку Эллина вела с первого года обучения в училище, занося туда всё, что могло бы ей потом пригодиться, всё, что не касалось учёбы.
Копаясь в ящике, гоэта неожиданно наткнулась на обрывок тиснёной бумаги. Развернув его, она с удивлением обнаружила, что бумага гербовая. И не тордехешская, а аваринская. Как бы средне гоэта ни училась, символику сопредельных государств она знала.
Рассмотрев бумагу со всех сторон и убедившись, что она не поддельная, Эллина решилась прочитать, что в ней написано.
Тоже на аваринском.
Пришлось взять словарь — памяти гоэта не доверяла, особенно после распития спиртных напитков.
Пробежав глазами пару строк, Эллина поняла, что от бумаги нужно избавиться немедленно. Если её найдут, одиночная камера станет пожизненной спутницей госпожи Тэр. Нет, в общую её не посадят — чтобы не смешивать уголовных и политических преступников.
Какой приговор ей вынесут? Гоэта была не сильна в законах, но догадывалась, что за измену, даже подозрение в пособничестве, по головке не погладят. Одинокая старость за решёткой — самый мягкий вариант.
А тут ещё эти два убийства…
В горле пересохло. Тело обмякло, и гоэта тяжело опустилась на пол, всё ещё сжимая в руках злосчастный клочок бумаги. Кусочек похвальной грамоты от короля Аварина за неоценимую помощь, оказанную государству.
Имени нет — оборвано, но и без него доказать что-либо будет очень трудно. Одно: «Ваши старания не окажутся неотмеченными и будут надлежащим образом оплачены» тянет на плаху. Вернее, на верёвку. Мешок и верёвку. Таких, как она, кажется, топят. Да, топят, вешают простолюдинов. А гоэтам — привилегия более красивой смерти.
Но откуда взялась эта грамота, как она оказалась среди личных бумаг? Когда и кто её подложил?
Да когда угодно, Эллина сто лет не убиралась, не заглядывала в этот ящик. И сегодня открыла чисто случайно. Спасибо Гланеру, если бы не он, вернее, его знакомый, эта гадость так бы и лежала среди её вещей.
Гоэта торопливо затеплила свечу и сожгла компрометирующую бумагу. Затем начала лихорадочно переворачивать всё вверх дном, опасаясь, что где-то спрятаны остальные клочки грамоты. Но ничего не нашла.
Беспокойство и страх снова железной хваткой вцепились в горло.
Уехать из Сатии, чем скорее, тем лучше!
«Кому, кому я перешла дорогу, кто желает моей погибели?» — расхаживая из угла в угол, рассуждала Эллина. И не находила ответов.
Успокаивающее действие вина улетучилось, дыхательные техники тоже не помогали, и гоэта решила выпить успокоительное.
В шкафчике с лекарствами её постигла неудача — пустой пузырёк. Конечно, она же выпила остатки лекарства после освобождения из тюрьмы. Придётся варить новое, но что она такими трясущимися руками сварит?
Урсула заметила её дрожь, спросила, в чём дело, но гоэта отделалась общими фразами.
Ничего, как-нибудь справится. Распустилась, если и дальше дело так пойдёт, в тряпку превратится. И будет аптекарю склянки мыть, потому что другой работы для такой девицы не найдётся. Кисейная барышня, размазня!
Кое-как поела и полезла в кладовку за травами. Разумеется, одной недоставало, так что пришлось снова выходить на улицу.
Решив заодно прикупить парочку других ингредиентов для востребованных снадобий, Эллина накинула пальто, взяла сумку и вышла из дома.
Плескавшиеся в желудке две рюмки крепкой настойки привели её в более-менее сносное состояние. Гоэту больше не трясло, глаза нервно не бегали по сторонам в поисках неведомо чего.
В конце концов, всё хорошо, опасную бумагу она уничтожила. А таинственный недоброжелатель… Как-нибудь с ним справимся. Можно обо всём рассказать Анабель, она не разболтает и обязательно поможет — с её-то связями!
Подумав, Эллина решила отложить покупки и сначала съездить к Бель. Это важнее.
А со страхом и волнением нужно учиться бороться. Она и так постыдно повела себя с трупом той девушки — а ведь должна была позвать стражу. Не напугала же её Ханна, не пасовала же она перед орками и сомнительными типами — клиенты разные бывали. И постоять за себя могла.
Денег должно было хватить на поездку в обе стороны. Стемнело, и гоэта не желала блуждать во мраке: с некоторых пор она не любила ночь. Наверное, потому что отныне чувствовала себя беззащитной в мире теней.
«Виной всему усталость, напряжение последних дней и переработки, — подумала Эллина, забираясь в экипаж и называя извозчику адрес подруги. — Отдохну — и всё как рукой снимет. А пока на травках посижу. Спиртное, конечно, быстрее действует, но что-то не хочется мне спиться во цвете лет».
Анабель гоэта дома не застала. Прислуга сказала, что она уехала в театр.
Эллина завистливо вздохнула: ей это развлечение было недоступно. Публичных представлений в Сатии не давали — не принято, а в частный дом её никто не пустит. Бывает, иногда раздают приглашения, но их опять-таки без знакомства не получишь. Бель пару раз ко дню рождения приносила.
Так неловко было: сидишь в зале, где одни дворяне, маги и чиновники, чувствуешь себя не в своей тарелке.