– Я говорила Кайли, что мне кажется, что тебе нравится наше общество, ну, мое и малышей.
– О да, – проговорила Лорелея, поглаживая одного из детей по голове. – Конечно, мне нравится. Не знаю, что бы я без вас делала. Наверное, пропала бы.
– А, это просто замечательно, – сказала Кайли. Ее лицо говорило многим больше, но, кроме Рори, на нее никто не смотрел.
– Кстати, – Кайли нахмурила брови, словно пытаясь что-то вспомнить, – мы с Рори ходили проведать Риза на Пасху. Ну, на кладбище.
Плечо Лорелеи слегка вздрогнуло, но она не обернулась.
– Это хорошо, – весело сказала Вики.
– Да, – продолжала Кайли, – мы немного прибрались там, помолились, оставили свежие цветы. Могила была слегка запущена, как будто там долго никого не было…
– Что ж, – сказала Вики изменившимся тоном, уже не веселым, а немного мрачным и подавленным, – это тяжело для Лорри. Это тяжело для всех нас.
Она натянуто улыбнулась.
– Да, – сказала Кайли, изображая сочувствие, – уверена, что так и есть. Кстати говоря, – задорно начала она, меняя тему разговора, – у вас замечательный дом. Он очень похож на мой, кроме разве что, – она усмехнулась от того, что хотела сказать в продолжение, – моя мама ни минуты не могла усидеть на месте, дом был похож на музей – ни пылинки вокруг. И все было убрано, кружки она прятала раньше, чем ты успевал сделать последний глоток.
Она снисходительно улыбнулась и снова оглядела комнату.
– А здесь совсем наоборот. У вас тут куча вещей, Лорри.
– Да, – снова встряла Вики, – Лорри любит покупки.
– Ого, – сказала Кайли. – Никогда не видела столько тарелок в одном доме.
Рори посмотрел на полки, висевшие на стенах кухни. Он машинально принялся считать тарелки, насчитав не менее ста. Потом он посмотрел на миски: огромный выбор на любой вкус, разноцветные, пластиковые, глиняные, все по-своему красивые, но теперь он четко видел, что их было слишком много. Помимо этого на полках громоздились еще разноцветные тумблеры и стаканы, а еще кувшины, вазы, горшки, консервы и приправы. Внезапно Рори осознал, что у них было по десять приборов с солью и перцем. Возможно, в недрах ящиков их было еще больше.
– Могу я посмотреть ваш дом?
Вики взглянула на Лорелею, которая, похоже, попросту игнорировала Кайли или же вовсе забыла о ней, и сказала:
– Разумеется можно, правда, Лорри?
– Что-что?
– Кайли хочет получше осмотреть дом.
Лорелея улыбнулась, обнажив пожелтевшие зубы, и сказала:
– Конечно! Прошу прощения за весь этот беспорядок!
На ее щеке застыли несколько капель теста, что делало ее слегка похожей на сумасшедшую.
– Господи, – сказала Кайли, следуя за Рори по коридору, – какой же здесь бардак. Как вы тут вообще живете?
Рори огляделся и вздохнул. Розовые очки, сквозь которые он смотрел на все это, дали трещину, как он и ожидал.
– Со временем привыкаешь, – сказал он, переступая через кучу мусорных пакетов, лежавших в начале лестницы уже около двух лет.
– Конечно, здесь все по-своему мило, – продолжала Кайли, также переступая через мешки и опираясь о руку Рори. – Но все же несколько странно: не находишь?
– Мама, – начал он, пытаясь придумать, куда бы отвести Кайли, – она всегда была очень сентиментальной. Она боится избавляться от вещей, считая, что все они хранят память.
– Гм, – промычала Кайли, слегка отстав от него, – и все же…
Она остановилась и задумалась.
– И все же что?
– И все же она не навестила могилу своего сына в годовщину его смерти.
Эти слова камнем повисли в воздухе. Они оба обратили свой взгляд на окно, сквозь которое виднелся сад.
– Красиво, – произнесла Кайли, протерев стекло рукой и снова посмотрев сквозь него. – Очень красиво.
Рори показал ей свою комнату, комнату родителей, комнату Бет, комнату Мэган, ныне превратившуюся в склад книг и газет. А потом она спросила:
– Ты покажешь мне его комнату? Комнату Риза?
Рори вздрогнул. Он никогда не заходил в комнату брата.
– Конечно, если хочешь, – сказал он, пожав плечами.
Он встал на пороге, глядя, как Кайли заходит внутрь.
– Ты идешь?
Он кивнул в ответ на ее нежный взгляд.
– Давай, это же просто комната, – подбодрила его она.
Он снова кивнул и слегка улыбнулся. Кайли остановилась посередине комнаты и огляделась по сторонам.
– Так это здесь все и произошло?
Рори сдавленно улыбнулся. Никто раньше не говорил с ним об этом.
– Боже, – произнесла она, глядя на потолочные балки, – какая жуть. Он оставил записку?
– Нет, никаких подсказок. Чертов эгоист.
– Да, это и правда очень эгоистично.
Рори облегченно улыбнулся. Он впервые произнес эти слова вслух, и человек, с которым он говорил, согласился с ним.
– Знаешь, в этом нет смысла, – продолжала она, – пытаться понять и разгадать произошедшее. Человека уже не вернуть.
– Да, – согласился Рори, – ты абсолютно права.
Он вздохнул. Все эти четыре года он силился понять, что именно произошло здесь, в этой самой комнате, когда им обоим было шестнадцать, но ответ ускользал от него.
– А кто нашел его? Ты?
– Нет, Мэг.
– Ааа, та самая Мэг. Сколько ей было, когда это случилось?
– Двадцать.
– Какой ужас.
Она вышла из комнаты вслед за Рори.
– Хорошо, что именно она. Она всегда была самой здравомыслящей в нашей семье. Любой другой из нас, скорее всего, с катушек слетел бы от увиденного. Но Мэг держалась молодцом.
Кайли приподняла бровь.
– Что ж, не она одна держалась молодцом.
Он вопросительно взглянул на нее, мгновенно поняв, кого она имела в виду. Маму. Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь в ее оправдание, но внезапно понял, что возразить ему нечего. Нужно было очутиться в шкуре его матери, чтобы понять ее. Но даже в этом случае понять ее было очень тяжело.
– Может, и так, – он приобнял Кайли за плечо. – Посмотрим сад?
Они занимались сексом в дальнем конце сада. В этом не было ничего удивительного, учитывая длину юбки Кайли. Со стороны соседнего поля приблизилась пасущаяся овца, как будто наблюдавшая за ними. Кайли рассмеялась и крикнула:
– Хочешь присоединиться, овечка?
Они оба рассмеялись, и Рори подумал, что нет ничего такого в том, чтобы смеяться во время секса, хотя ему всегда казалось, что это серьезное занятие. Они вместе лежали в гамаке, переплетясь друг с другом ногами и по очереди затягиваясь косячком. Около дома слышались крики детей Вики, Рори чувствовал горечь дыма во рту, нечто липкое в штанах и, конечно, любовь к той, что лежала рядом с ним. Он улыбнулся. Его детство прошло.