Я учусь быть мамой - читать онлайн книгу. Автор: Лена Никитина cтр.№ 32

Впрочем, матери меня поняли бы сразу, а вот отцы, дедушки и даже бабушки, а также ученые и руководители всех рангов, от которых зависит будущее наших детей, почему-то с трудом постигают очевидное.

Попробую их убедить.

Мне всегда казалось, что к материнству, да и вообще к семейной жизни я была подготовлена неважно. Судите сами.

Во-первых, моя эрудиция в области педагогики была до обидного скудна, несмотря на педагогическое образование. Богатства, заключенные в трудах великих педагогов прошлого и настоящего, были когда-то «пройдены», но моими не стали.

Во-вторых, для меня и практика сводилась всего лишь к четырехлетнему стажу работы со старшеклассниками. Я ничего – буквально ничего! – не знала о младенческом и вообще о дошкольном возрасте. До 29 лет я ни разу не только не держала, но даже и не видела распеленатого младенца. Мои представления о народных воспитательных приемах и обычаях, кажется, ограничивались «Ладушками», «Сорокой-вороной» и присказками бабушки о том, что «за столом ни гу-гу, а то ложкой по лбу». Небогато, как видите.

Как довольно скоро выяснилось, не был обременен всеми этими знаниями и мой супруг, и нам в семье многое пришлось постигать с азов, методом проб и ошибок, открывать не только новое, но и давно известное.

Нет худа без добра: приобретение чужого опыта до своего, усвоение великих мыслей тогда, когда собственная мысль еще ни над чем не побилась, не помучилась, направляют твою жизнь в колею указанной кем-то дороги. Ехать, конечно, легче – ровней, приятней, надежней, но…

Как бы это объяснить? Когда сам идешь, да еще по буеракам, по бездорожью, каждую пядь буквально отвоевывая у пространства, все в тебе напряжено: и мышцы, и мысли, и чувства – и ты постигаешь закономерности жизни не готовыми формулами, а всем существом своим, каждой клеточкой тела. Тогда и ошибка – урок, и просчет учит, а удача окрыляет, делает увереннее, крепче. На этом пути ждут открытия, радость Творчества и «вечный бой»… Наша родительская доля складывалась именно так, и мы постепенно уверовали в то, что всё в семье, от фундамента до крыши, построили сами, начиная чуть ли не с нуля.

Однажды нам пришлось выступать перед большой аудиторией. Мы подробно рассказывали о нашем «нетрадиционном опыте воспитания» (так и значилось в афише) и отвечали на многочисленные вопросы.

В одной из записок нас спрашивали: «А вас самих тоже так воспитывали? Что вы взяли в семью из собственного детства?» Мы переглянулись, засмеялись, и я сказала в микрофон:

– Нет, конечно, нас воспитывали совсем не так, мы ничего не могли взять из нашего детства: оно у нас было обычным, ничем от остальных детей, в общем-то, не отличающимся.

Как стыдно мне сейчас за этот ответ! Как хотелось бы вернуть тот вечер, увидеть тех людей, которые тогда почему-то одобрительно зааплодировали нам, и остановить их, и вернуть свои слова назад, и вспомнить – вспомнить, что же мы взяли в жизнь из нашего «обычного детства» и не могли не передать своим детям.

Теперь-то я понимаю: без того «начала начал» я просто не состоялась бы как мать.

Я всматриваюсь, вдумываюсь в ту себя, далекую, и удивляюсь: многие мои материнские беды и победы зарождались именно там, в начале моей жизни.

Тогда я, разумеется, попросту и не думала о будущих детях. Правда, было один раз. В пику взрослым, утверждавшим, что много детей – обуза, я, еще девчонка совсем, похвасталась: «А у меня будет пятеро!» В ответ – громкий смех: «Ты одного сначала попробуй!» Обидно было до слез. Детская эта обида не забывалась долго. Я растравляла себя такими, например, горестными мыслями: «Ну что хорошего: один брат, да и то старший, поиграть не с кем. Вот была бы у меня сестренка…» Или: «Ленка – в магазин, Ленка – за картошкой, Ленка – за водой, все я да я. А вот было бы нас трое или четверо…»

В общем, я подходила тогда к вопросу о многодетности с позиции собственной выгоды: побольше поиграть, поменьше поработать. Рассматривать эту проблему с точки зрения усталой, работающей в две смены мамы мне и в голову как-то не приходило.

Как и многие мои сверстницы, девочки предвоенной поры, я мало чем отличалась от мальчишек, и повадками, и мечтами. И хоть слыла основательной плаксой – ревела из-за пустяковых обид, – синяки и царапины у меня слез не вышибали, и своим голоногим приятелям я старалась не уступать ни в чем. Ни в дочки-матери, ни в куклы играть не любила, да и не было у меня кукол, кроме одной, кем-то подаренной и тут же заброшенной. Училась я охотно и легко, и тут ежесекундно утверждая свое равноправие с мальчишками и втайне завидуя им: мне не хотелось быть слабым полом, приспособленным лишь к домашнему хозяйству. Да по правде говоря, меня к нему не очень-то и приохочивали. А сама я, разумеется, находила куда более интересные занятия: в доме было много книг, конструкторы, мозаика, игрушки, во дворе – всегда шумно от ребячьих игр, а мне – всего-то навсего десять лет.

– Ну и какая же здесь заявка на будущее? – спросите вы. – Что в этой полудевчонке-полумальчишке от будущей многодетной матери?

– О, в ней моя суть, да-да, никак не меньше! В это трудно поверить, но это так.

Именно тогда в дружбе-соперничестве с мальчишками я приобрела стойкий – на всю жизнь – иммунитет против многих женских недостатков: жеманства, завистливости, пристрастия к вещам, тряпкам, внешней косметике, искусственности вообще. Искренность в отношениях, открытость и незлопамятность – этому я научилась у мальчишек. Как мне потом пригодилось все это в общении с детьми!

Однако и многих подлинно женских достоинств я сильно недополучила: мягкости, ласковости, податливости и доброты мне явно не хватало. Как трудно было приобретать все это позже, буквально вынашивать под сердцем вместе с собственными детьми! Живи я без детей – не прибавилось бы всего этого во мне, а наверняка еще и поубавилось бы.

Так в нас, девочках, подобных мне, уже тогда зрела будущая «мужественная женственность», которая, осуществляя свое равноправие и не желая быть слабой, ломала самое себя, училась брать на себя все тяготы жизни и не просить помощи, быть независимой, гордой, самостоятельной, надеяться только на свои силы и ни в чем мужчинам не уступать. Разве мы могли тогда догадываться о том, что, расставаясь со своей слабостью, мы теряли свою силу? И разве могли мы представить, сколько еще из-за этого предстоит потерять и нам, и детям?

Впрочем, о детях как-то и не думалось. Мы вступали в юность с мечтой: «Пускай прославятся среди героев наши имена…». Главным для многих из нас было Дело, которому мы готовились отдать все свои молодые силы.

Теперь много страшной правды узнали мы о тех годах. Камнем легло это на душу – ужасом бессмысленных жертв, горечью растоптанного доверия, стыдом за свое благополучное «святое» неведение и позором пусть косвенного, но участия в том, что делалось у нас в стране. Как снять этот камень с без вины виноватых? Не знаю. Но то, о чем пишу, тоже правда: многие и многие люди, не ведая, что творится за их спинами, жили тогда трудной и честной жизнью. Я пишу о таких.