Солдаты Апшеронского полка. Матис. Перс. Математик. Анархисты - читать онлайн книгу. Автор: Александр Иличевский cтр.№ 208

– Расскажи еще про те края. Довезем ли соколов?

– А куда они денутся. Главное – кормить их поменьше. Я когда первый раз ехал – старался подкармливать чаще, думал так смирить стресс от переезда. Но ничего подобного. Они едят в дороге и гадят от расстройства, а клетки чистить не всегда удобно. Антисанитария, как ни крути… Так что как поедем – на диету посадим. Раз в три дня только будем кормить. Балобаны там тоже перелетные, они мигрируют вслед за хубарой. Сейчас, когда хубара исчезла, соколы в Белуджистан тянутся по привычке, но всё меньше и меньше. А раньше, случалось, из Северного Казахстана, по сути из Сибири светлые кречеты увязывались за хубарой. И что там начиналось! Стоило только кому-нибудь из местных ловцов увидеть кречета или только заподозрить (а это без бинокля легко, а если с биноклем, то марево на изрядном расстоянии расплавляет картинку до неузнаваемости, и уже цаплю не отличить от воробья) – так весь Белуджистан по одному только посвисту отправлялся ловить призрачного соколика. Каменистая местность, в которой сотня долларов калыма может подарить такую невесту, что Софи Лорен могла бы стирать ей сорочки, воспламеняется от мысли, что где-то в небе над ней парят три килограмма пернатого оружия стоимостью тридцать – сорок тысяч…

…В Кветту мы так и не поехали: накануне отправки в Ширван утром примчался Керри, предупредивший о нашествии шейхов.

Хашем читает «Бесов» и думает о Принце. «Принц – это Нечаев, у которого вместо справедливости и народной воли – он сам. Знать это много полезней, чем знать о том, что Принц предпочитает Land Cruiser и Toshiba. Или что Принц и его охранники часто надевают женские одежды, чтобы остаться неузнанными. Или что Принц ненавидит музыку».

Из чего бы он вновь составил привольную жизнь, память о которой теперь полна забытья не меньше, чем утроба матери? Снова часами носиться по пустыне на золоченом Gelandenwagen’e, обожать манго в любых количествах, постоянно слушать BBC, неотрывно, один наушник всегда в правом ухе; огородничать, обожать клумбы с исполинскими подсолнухами, запрещать женам пользоваться электроприборами, соревноваться с гостями в устном счете трехзначных чисел, давая всем подряд фору в виде калькулятора?.. Нет. Ничего ему это уже не мило. Любая воля теперь – смерть. А в ценности ее он уверен куда менее, чем любой из его шахидов. Но что теперь?..

Теперь Принц умывается. Свет и тьма начинались с тумана пробуждения, и где бы он ни спал, он словно выпрастывался из земли, из тяжести ее, влекущей забытьем; во сне ему казалось, что он просачивался в недра. Всегда в землянках, хоть он и спал всегда на людях, при телохранителях, он просыпался от одиночества, оно его будило, вынимало голову из земли в сознание. Под землей несладко. На свету проще, легче умыться, легче опорожниться, после стакана воды и таблетки, вложенной в финик, который разжевывает с омерзением. Вообще со здоровьем теперь одни проблемы. Два месяца назад у него чуть не лопнул мочевой пузырь. Вот что значит спать на земле, а не на женщине. Теперь он полюбил катетер как отдельную от тела часть, дарующую ему облегчение, замену ему наслаждения. Он давно не был с женщиной, ему теперь это мало нужно, но он всё еще вспоминает ту негритянку, наложницу, которую ему подарил брат Салем в Ливане: в первую ночь он ее не тронул, только позволил ей приготовить ему чай. Пока она кипятила воду, споласкивала чашки, он достал кисет с гашишем, вычистил трубку в пепельницу с вычеканенным павлином, забил, стал прихлебывать чай: он всегда прихлебывает чай с куревом, это смягчает дыхание. Он курил и смотрел на нее, как она двигается, как течет ее тело, и не мог насмотреться. Теперь катетер – его женщина. Гибкая нежная силиконовая трубка, почти не царапающая воспаленную уретру, давно безболезненно минующая игольное ушко сфинктера, – вот его женщина, его верный партнер по телесному наслаждению. Отлив, он вытряхивает пузырек с раствором серебра в ковшик, стоящий на таганке спиртовки и, выждав, заправляет из него клизму. Теплые чернила вливаются в мочевой пузырь, и обратное движение жидкости через насильно открытый сфинктер всегда создает слегка ошеломляющее ощущение непроизвольного мочеиспускания… И это тоже наряду с омовением непременное утреннее наслаждение. Днем, часа через три, когда он снова прибегнет к катетеру, из него пугающе прольется иссиня-черная моча, чуть светлея на излете, и он наклонится и присыплет кляксу, растерев в руке куски сухой земли.

В одну из ночей на соколиной охоте под Кветтой Хашем встретил Принца. Он вышел на окраину лагеря послушать залитую луной пустыню. Нашел среди каменных ступеней, среди щебенистых уступов зыбящуюся песчаную косу – тихо-тихо лег плашмя на жесткий песок, который чуть плывет под ним. Раз, другой ему приходится грести руками, но вот он прижимается щекой к холодной скуле барханчика, слушает всю пустыню сразу, слышит, как песок пересыпается, как то тут, то там, где-то в изголовье, разлетевшемся в пустошь, не бесконечную, но достаточную, чтобы сгинуть, – шаркнет ящерка, полоснет змея, что-то стукнет камешком внизу, но он всё будет лежать, лежать, пронизываясь мертвым холодом пустыни, вливающейся ему в пах, в грудь.

Пустыня делала его своей частью, песчинкой, и так отождествляла с собой – плоскостью, куском земной коры. Внутри него царила луна, подкатывалась под кадык, освещая сухую гортань – каменистую, в изломах, скудную, немую. Какой звук ее озарит? Луна уже не текла по пустыне – стояла высоко в зените, сжавшись в чечевичку зрачка. Обычно так его застигал патруль – заслышав шаги, он начинал бормотать молитву. Охранники присаживались на корточки, ждали, когда он закончит молиться и пойдет в сторону лагеря; их рации шуршали помехами, хрипели позывными. Но в одну из ночей вдруг что-то широко срезало воздух над ним, неожиданное движение неба озарило его. Он поднял голову. Перед ним сидел большой сокол с обрывком поводка на лапке. Седое перо стройно текло по птице. Над плюсной торчало небольшое выбившееся перышко.

Тогда Хашем кое-что понял. Сокол был доказательством. Необъяснимым, но предъявленным. На какую птицу хотел бы походить пророк?

Добыча, с которой в ту ночь вернулся Хашем, сопровождаемый радостно вопящими охранниками, была крупной.

Сощурив припухшие со сна веки, Принц посмотрел ему в глаза и опустил руку на плечо. Хашем поднял подбородок и, развернув у бедер ладони, выпрямился изо всех сил. Сколиозная спина его хрустнула. Теперь они были одного роста.

Даже краткая биография Принца приводит к выводу, что основа его драмы – в отверженности, в конфликте с королевской семьей саудитов.

Арав скуден и немногословен. Достаточно сказать: нет Бога, кроме Аллаха.

Пустыня скудна, человек в ней скуден. В пустыне незатейливы чувства, незатейливо зло, незатейливо добро. Так что коварство в пустыне – род искусства. Искусство трудно осудить. Особенно если оно служит власти.

Принц разговаривает с наложницей, курит гашиш, пьет чай, который ему подливает рослая, как водопад, девушка.

Так на какого зверя хотел бы походить пророк?

Каждую пятницу вечером Хашем читает полку стихи. Про себя я называю это дело радением: сначала мугам, потом медитация, затем зикр – молитвенное пение и напоследок – чтение стихов, не менее молитвенное. Перед радением Хашем лично забивает и разделывает барана. Во время чтений жарится мясо, которое до сих пор мариновалось в луке и зернах граната.