Алексей дыхание перевел. Разочарованный палач сплюнул, поплелся в свою избу. Рынды теперь не конвоировали, а сопровождали Алексея. Перед дверьми царской комнаты остановили.
– Негоже в непотребном виде под царевы очи.
– Другой одежды у меня нет, – заявил Алексей.
Один из рынд поколебался, стянул с себя кафтан, набросил на плечи Алексею. Все равно им не входить, у дверей в коридоре стояли. Распахнули дверь, и Алексей шагнул вперед. К его удивлению, царь не лежал в постели, как всегда, а стоял у окна.
– Здрав будь, государь! – поприветствовал его Алексей.
– Цел?
– Не успел кат.
– Проспал немного, даже на заутреню не ходил еще. А как встал с постели – не болит нигде, ну если немного. На ногах сам стою!
Чувствовалось, что рад царь. Конечно, молодой, сверстники его ходят, бегают, а его, как старика дряхлого, носят. Деньги есть – личные и государственные, да разве купишь здоровье?
– Рад премного. Лечение дальше продолжать будешь. А еще, как твердо на ногах стоять станешь, разрабатывать их надо.
– Поможешь?
– Если кату не отдашь.
– Кто старое помянет, тому глаз вон!
– А забудет – оба. Натираться будем?
– В обязательном порядке.
Царь разделся. Алексей суставы настойкой натер, шалями теплыми обмотал.
– Жарко в пуховых-то платках.
– Пар костей не ломит. В баньку бы тебе, государь. Уж прости – подванивает от тебя.
– Ужель?
– Вспомни, когда мылся?
Федор пальцы на руках загибать стал, сбился со счета.
– Выходит, седмицы три, не меньше. Эй, кто там! – повысил голос царь.
Тут же явился рында.
– Баню топить вели.
Рында согнулся в поклоне, вышел. Алексей на себя кафтан накинул, во время манипуляций с царскими суставами он с плеч сполз. Видел, конечно, царь разодранную на спине рубаху, но слова не сказал. Жестокий век, жестокие люди, жестокие порядки.
– Знаешь, стрелец, а форма рынды тебе к лицу.
– Благодарю, государь, только рылом я не вышел, не благородных кровей.
– Верно. Рындой, хоть семи пядей во лбу будь, не поставлю. Хотя статью вышел.
Царь помолчал. Царские особы перед подданными никогда не извинялись, не просили прощения. Он помазанник божий, не к лицу, положение обязывает. Но вину чувствовал, не бессердечный же. Суставы уже не так болели, поспать смог, когда раньше бессонницей мучился и боли донимали.
– Вот что, Алексей. Денег ты своих не пожалел на снадобья мне, голову свою на кон поставил, без малого ее не потерял. Теперь и мой черед пришел. Жалую тебя советником своим и чином сотника.
За дверью ахнули. Видимо, рынды подслушивали. Алексей поклонился до земли.
– Благодарю, государь. А как же опекуны? Милославский и Матвеев?
– Матвеев в немилости у нас. А Милославский всего лишь опекун. Отныне царствовать сам буду, как достойный сын рода Романовых.
Алексей обомлел. Еще неделю назад видел он лежащего в постели больного и увечного подростка в окружении мамок-нянек. А сейчас – государя огромной страны, пусть молодого и неопытного.
– Ступай к ключнику, пусть денег даст из моих. Два дня даю, езжай в Первопрестольную, оденься подобающе. А руки-ноги мне Прошка натрет.
– А баня, государь?
– Забыл совсем. Вместе пойдем.
Алексей сам неделю не мылся, не было возможности. Отбил поклон, уже поясной. Поклонов существовало несколько, от кивка головы до земного, когда склоняешься низко, рукой земли касаешься.
– Ступай, тебя позовут. А мне в храм надо.
– На радостях ноги не перетруди. Понемногу, постепенно.
– Сам такожды думал.
Алексей вышел, пятясь задом к двери, не принято было обращаться к венценосной особе спиной. Прикрыл дверь. Стоявший слева рында хихикнул. Алексей разом припомнил все издевки царских телохранителей. Ударил коротко, быстро в поддых. Удар настолько молниеносный был, что трое других рынд его не заметили. Вроде шевельнулся Алексей, плечом дернул всего лишь. А собрат их согнулся, рот разевает, сипит.
– Занедужил, отрок? – ласково осведомился Алексей.
Тон как у палача, что утром собирался его бичевать. Рындам страшно сделалось. Вошел Алексей в царские покои простым стрельцом, едва не висельником, а вышел обласканный царем, да в чине сотника, должности советника. И рынды для него отныне – низкий чин. Разом поклонились в пояс, осознав – даже не ровня Алексею, несмотря на свое знатное происхождение. И впредь колкости могут выйти им боком. Ох, не зря писал поэт: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь».
В доме для прислуги Алексей выпросил у Прохора новую рубаху, надел сразу. Получилось не по форме стрелецкой, да выбора нет, не ходить же до пояса голым? Хоть и зиме конец, пригревать днем начало, а раздетым холодно. Да неприлично просто. Советник, а раздет. Нонсенс! С Прохором отправил рынде его кафтан.
Только сам улегся, после бессонной ночи голова тяжелая была, спать хотелось, как в дверь стучат.
– Государь тебя в баню требует. Протопилась банька-то!
В бане постоянно подтапливали, чтобы вода теплая в котле была. Час всего понадобился, чтобы камни раскалить, воду до кипятка довести. Алексей в предбанник вошел, теплым сырым духом пахнуло. А в мыльню шагнул – жарко. Царь голяком на лавке сидит, рядом банщик из ковшика его поливает. Алексей глянул мельком, взгляд отвел. Тельце у подростка худое, грудина вдавлена, перекособочен. Зрелище не самое приятное. А еще остерегался, что уловит царь жалость в глазах Алексея. Так на убогих и юродивых смотрят. А в возрасте Федора это цепляет, коробит. Не жалость к царю нужна. Уж коли повезло Романовым родиться, изволь соответствовать. Алексей себе задачу поставил, почти невыполнимую – сблизиться, насколько возможно, с государем. Внушить ему, что страна ждет решений верных, процветания. Не повезло с телом, так на плечах голова толковая есть. Мысли только подправить надо в нужном направлении.
Потом в парилку направились. Тут дышать уж вовсе нечем. Банщик легонько прошелся над телом царя распаренным березовым веником, пар разогнал.
– Все, для первого раза хватит. Теперь настойки выпить да растереть суставы. И про лимон не забудь.
– Видеть эту кислятину не могу!
– Государь, через «не могу». Тебя наверняка бояре путные да думные заждались, послы иноземные. Что послы своим государям отпишут, не видя тебя давно? Хворает Федор Алексеевич, страной управлять не может. Стало быть – слаба Русь, можно с ней не считаться.
– А ведь верно говоришь!
– Не торопись. Подлечись еще немного, хоть дней пяток. Опосля в Москву, пусть тебя здоровым увидят. Сам из возка выйди, во дворец войди, помедлив. Богомольцев да народу на Ивановской площади всегда полно. Увидят, по Москве разнесут: здрав царь, бдит, о делах мыслит, в заботах весь. И уверен будь, послы уже вечером о том прознают. А уж потом в Измайлово, еще подлечишься, ноги потренируем, руки.