Лев любит Екатерину - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 38

– Вы имеете от Ее Величества полную мочь, – сказал он. – Вам и решать. Город на вашей совести.

Что город? Генерал и сам знал: в сложившихся обстоятельствах он – крайний. Спросят с него. Это тяготило душу, вело холодом под сердцем, не давало спать. В сотый раз после отъезда из столицы остро хотелось объясниться с женой. Попросить прощения за неуместную шалость с Брауншвейгским семейством. Из гордости Александр Ильич все откладывал, отговаривался от себя самого избытком дел.

Но когда получил рапорт об обстоятельствах гибели Чернышева, разом помрачнел, отодвинул обеими руками груду писанины и потянулся за иной, не казенной бумагой. Голубой, деликатной на ощупь и золотой на срез. Бросил измочаленное вдрызг перо, взялся чинить новое. Резанул по пальцу. Ругнулся: поделом тебе, старый селадон! Чего удумал – на развод! Наскоро замотал руку. Платок, как назло, попался шелковый, именной, с гербом и вензелем. Четыре дюжины таких расшила ему супруга к Уложенной комиссии. Хоть плачь!

Начал, благословясь: «Дрожайшая Аграфенушка!» – как, бывало, писал ей из Польши. Потом: «Милостивая государыня!» – как цедили сквозь зубы в последнее время. Все не то. Скомкал. Бросил.

«Дорогой мой друг, Аграфена Васильевна! Простишь ли ты когда-нибудь своего непутевого мужа? Знаю, что оскорбил тебя безмерно, заведя на старости лет глупую куртуазию. Здесь только, среди ужаса, ощутил я всем сердцем, что ни о ком другом не могу думать, кроме тебя и детей. Страшно мне вообразить, что, может статься, мы не увидимся больше и ты будешь помнить только ту досаду, которую я тебе доставил. Между тем никого и никогда я не любил, как тебя. Все же остальное – несносная блажь, о которой стыдно вспомнить.

Скажи мне ласковое слово. Без тебя я погиб.

Все еще твой муж Александр».

Запечатал резным малахитовым перстнем. Долго держал руку на горячем сургуче, отдирал с хрустом. И еще два дня не решался отправить. Однако случилась оказия: ушли и донесения в Петербург, и весточка семье.

Стал ждать. Не то чтобы весь день сидел сиднем у окна, подперши щеки кулаками. Дела закрутили. Спал мало, ел еще меньше, маялся желудком. От тревог начало мутить и сосать в брюшине. За мытарствами позабыл обо всем. Но когда коровьим боталом забил под окном медный почтовый колокольчик, генерала как ветром сдуло с узкой походной койки. Пришли толстые пакеты из Военной коллегии, от государыни, а среди них узенький, словно стесняющийся своей легкомысленности конвертец. Затесался между важными гербовыми бумагами, спрятался. Выпал на пол. Лег к ногам.

Поднимал его Бибиков, будто пудовую гирю. Надрывал медленно и неловко. Вышло наискось, с потерей края. Легкий листок прилип к потным пальцам.

«Государь мой, Александр Ильич! Как мне не прощать тебя, моего супруга, отца моих детей? Благодарю Бога, что вразумил тебя и вернул нам твою любовь. Счастье, что ты жив. Счастье, что здоров. Я и дети молимся за тебя денно и нощно. Чаем встречи и ждем с нетерпеливой радостью. Знаю, что в твоих руках все дела пойдут на лад, и любое, самое горькое положение исправится. Неужели в Польше было легче? Никогда не поверю, чтобы ты пал духом. Целую и крещу через сто верст. Верная твоя Аграфена».

И слали они ему шубу, соболью шапку, сапоги на меху, множество чулок, домашние варенья… Смешные ангелы, навязчивые в своей неуместной по военному времени заботе. Только бы справиться со здешней сволочью! Только бы доказать, как он на самом деле им предан!

– Вы откуда, братцы, и по чьему повелению? – обратился Бибиков к вновь прибывшим.

Уланский полковник молодой князь Урусов отсалютовал и вручил командующему конверт.

– По именному ордеру его превосходительства вице-президента Военной коллегии генерал-поручика Потемкина. Следуем к вам на соединение с основными силами, действующими против Самозванца.

Бибиков крякнул.

– Основные силы… разошлись к разным местам. Так что здесь, в Казани, до отправки в рейды вы и будете основными силами.

Полковник криво засмеялся, видимо, понял комизм ситуации. Еще раз отсалютовал и испросил приказаний по размещению войск.

С этого дня дела пошли шибче. Бибиков знал Потемкина по Уложенной комиссии. Им довелось коротко познакомиться в Москве. Тогда, как и сейчас, оба были в угаре. Императрица не даром избрала Александра Ильича маршалом народного собрания. Высокий, статный, со звучным голосом, он заставлял замолкать самых болтливых.

Камергера Потемкина назначили попечителем депутатов от нерусских народностей. Последние выловлены были чиновниками на местах обитания и в несметном числе доставлены в Первопрестольную для изложения нужд соплеменников. Иные не знали русского. Иные поехали только после обещания, что им будет показана государыня. Были чукчи, калмыки, черемиса луговая и горная, самоеды, башкиры, татары, тунгусы и даже некоторые приграничные жители, затруднявшиеся сказать, чьи они подданные: Ее ли Величества, шаха ли персидского, или богдыхана китайского.

– Весь ваш Ноев Ковчег должен присутствовать хотя бы в день открытия, – сказал Григорию накануне Бибиков. – Головой за них отвечаете. Надеюсь, наказы у них есть?

Гриц горестно рассмеялся.

– Какие наказы? Большинство писать не умеют.

– У вас два дня, – Бибиков был уже настолько измучен хлопотами, что мог только огрызаться. – Чтоб наказы были.

Легко сказать. Депутаты норовили разбежаться. Их манили московские кабаки, очаровывали улицы, крытые деревянными мостовыми. Они стояли с разинутыми ртами у фонарей. Лезли мыть сапоги в фонтанах. Сбивались компаниями, отбирали у извозчиков лошадей и ехали кататься. Первая операция, удачно осуществленная Грицем, называлась «переодеть депутата». На казенный счет для народных избранников были пошиты платья: одно немецкое, одно татарское. Но никто из них переоблачаться не спешил. Свое, хоть и плохонькое, было роднее.

Потемкин взял роту солдат, прочесал окрестности Кремля, собрал своих подопечных, как граблями, посадил под караул, принудительно сводил в полковую баню, где во время мытья злодейским образом похитил депутатские пожитки, как Иван кожу Лягушки-царевны. После парной ограбленным были выданы чистые рубахи, порты, чулки и костюм на выбор. В этом виде изумленные тунгусы, черемисы, калмыки et cetera присутствовали на открытии Комиссии.

Вторая задача была посложнее: добиться от депутатов, чего они хотят. Одни вспоминали скатерть-самобранку, другие Ворона Кутху, унесшего счастье за Молочное море, третьи – цингу и обморожения.

Гриц держал подопечных под караулом и каждый день гуськом водил на заседания, где, впрочем, сажал подальше и позволял играть в кости. Все равно из-за незнания русского большинство не понимало, что говорят с амвона. Бедняги скучали. Потемкину было их жаль.

После прений он являлся к ним в комнаты с переводчиком и просил рассказывать о жизни дома. Народные избранники оживлялись. Тот бил белку в глаз. Тот кочевал от Астрахани до Юрала. Гриц чиркал что-то на бумаге, а потом, скатав ее в трубку, уходил. За неделю он опросил почти всех. Набрал гору песку и щепотку соли. Ее-то молодой камергер щедро рассыпал в экстракте о нуждах иноверцев. Зачитал им, получил от кого крестик, от кого отпечаток пальца и понес Бибикову.