Великая княгиня Рязанская - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Красногорская cтр.№ 58

– Ау! – игриво позвала мужа и помахала повойником, словно приглашая к танцу. Василий игры не принял, хмурый, продолжал сидеть на постели.

– Фу, какой скучный, фу, какой старый! – проговорила Анна без обиды и недовольства, принимая необычную строгость мужа тоже за игру: разве мог он хмуриться на самом деле в такой благодатный день. Направляясь к рукомойнику, она глянула в окно. Там, на воле, вовсю светило солнце, и целехонькая стена прямо-таки сияла под его лучами, никаких коз, конечно, и в помине не было.

– Мне такой странный сон приснился, Васенька, – сказала она раздумчиво с некоторым беспокойством, – а проснулась – и забыла, сейчас вот вспомнила, – и попросила, прежде чем рассказать: – Полей-ка, пожалуйста, на руки.

Василий покорно прошёл в угол, где стояли ушат и поливной, синий с бабочками кувшин. Под кувшином была лужица – он прохудился от старости. Но Анна любила его и не желала с ним расставаться. Придумала под него ставить медный таз, но его теперь почему-то не было.

Умываясь, она рассказала про дерущихся коз, о рухнувшей стене.

– Это очень плохой сон, – заключил Василий, – он сулит беду. – Василий протянул Анне рушник.

– Почему? – испугалась она – рушник провис на вытянутых руках.

– Тебе открылась борьба трёх главных сил на обломках Ордынского царства. Точнее, вернее, бесполезность, ненужность её.

– О чём ты, не понимаю? – Анна так и не вытерла лица.

– О золотоордынцах, москвитянах и о нас, грешных рязанцах: мы противоборствуем, а всё уже рухнуло, лишь сами себе увечья наносить будем в схватках. Одна коза рог себе сломала…

– Не говори загадками, не говори! – Анна затрясла мужа, уже понимая, что случилось.

– Я не могу, – Василий всхлипнул.

– Юрий! – Анна швырнула рушник в ушат. – Это я, я опять виновата!

– Прекрати винить себя! – зло сказал Василий и усадил её на скамейку, возле синего кувшина. – Не возвеличивайся попусту: что сделает слабая жёнка против рока, против набравшей скорость государевой колесницы!

– Мне нужно было кинуться под колёса… А я, я с иконой опоздала.

– Куда кинуться! Какие колёса! И смешно, понимаешь, смешно наделять кипарисовую доску сверхъестественными свойствами. Новгородцы-стригали давно уже не признают икон, даже апостолами писанных…

– Как можешь ты говорить о каких-то еретиках, когда у меня, у меня горе неизбывное! – Анна так стремительно поднялась, что Василий едва удержался на ногах.

– Ненавижу! – прокричала она ему в лицо. – Ты приносишь мне одни несчастья. Ты злой вестник! – и бухнула дверью.

Простоволосая, в рубахе и понёве, как простолюдинка, бежала Анна по саду, теряя разношенные постолы. Ей было всё равно, куда бежать, лишь бы скрыться от горя. Она не видела никого кругом, не разбирала дороги. А та вела прямехонько к Лыбеди, скрывающейся за кустами шиповника и лещины. Здесь, у реки, сад напоминал лес, не потому, что вертоградари обленились, – князю хотелось иметь вблизи от терема кусочек рощи. Это была наследственная прихоть. При Олеге Рязанском посадили в конце вертограда над Лыбедью дикие деревья и кусты, отчего зваться стал он садом. С тех пор и росли дубы, липы и ясени наперегонки, застили белый свет, выпрастывали из земли толстые и твёрдые корни. Они змеями вились через дорожку. О такой корень споткнулась Анна, и была подхвачена чьми-то сильными руками.

– Куда ты летишь, голубушка, сломя голову? – весело полюбопытствовал встречный и развязно-шутливо привлёк к себе. Анна подняла на него заплаканные глаза – перед нею был князь Пронский.

– Извини, княгиня, – смутился он, – не ожидал увидеть тебя здесь, в такой час… – и, говоря это, продолжал держать её в объятиях. Анна с удовольствием ощущала тепло его мускулистых твёрдых, надёжных рук. Это были родные руки – отца, старшего брата, из них не хотелось высвобождаться. Кольцо их смыкалось всё теснее – вот уж не отступить и на полшага. Она шагнула вперёд – и приникла мокрым лицом к рубахе князя. Уловила знакомый, любимый с детства запах душицы и чебреца, почувствовала упругую зыбь широкой груди и заплакала ещё безудержнее.

– Юрий, – бормотала она сквозь слёзы, – Юрия не стало. Я виновата.

Князь гладил её растрепавшиеся волосы, говорил ласково какие-то слова. Она не прекращала плакать и не слушала слов, они утратили смысл. Тогда князь разомкнул объятие, взял обеими руками её маленькую голову и крепко поцеловал в припухшие губы. Анна задохнулась в поцелуе. Оборвался плач. И вдруг чёрная лохматая собака кинулась на князя. Злобно рыча, ухватила за голенище сапога. Князь заслонил собою Анну, сказал собаке миролюбиво, чуть насмешливо:

– Уймись, глупая, ведь ничего ещё не происходит.

Собака послушно отступила, виновато вильнула хвостом.

– Надёжный страж у тебя, Анна, – усмехнулся князь, – лишнего не позволит.

– Страж? Да я этого пса вижу в первый раз. Вот и нет его! – И тут же почувствовала, как вместе с собакой ушло и доверительно-родственное чувство к князю. Стало стыдно за свой непозволительный для женщин порыв, за слёзы, а последнее замечание князя показалось оскорбительным. На что ещё рассчитывал Владимир, размышляла она, если поцелуй среди бела дня не посчитал событием, и соображала, потупившись, как достойно преодолеть возникшую неловкость. Князь стоял теперь на почтительном расстоянии от неё, когда успел отпрянуть и отойти, Анна не заметила.

– Анычка! – окликнул женский голос. На свете почти не осталось людей, кто бы мог назвать её так. Она испугалась, что голос лишь почудился ей, не решалась оглянуться.

– Анна! – Еввула взяла её за руку. – Никак не докличусь, – сказала она буднично, словно они расстались не далее, как за снеданьем. Князь смотрел на неё с ужасом, словно на нежить лесную, проросшую из-под земли. Еввула перехватила его взгляд, улыбнулась насмешливо и низко-низко поклонилась. И тут же повела рукой слева направо, будто очертила дугу. Анна знала силу этого безобидного на вид плавного движения: теперь их от князя отделила невидимая непреодолимая стена.

– Доброго здоровья, князь, – сказала Еввула, выпрямившись.

Он ничего не ответил и Анне не кивнул – пошёл прочь. Еввула повела Анну в другую сторону, к терему.

«Видела она или нет?» – думала Анна, покорно следуя за нею и опасаясь, что та прочтёт мысли. Сердце у Анны частило, но горе стало избываться, оседать, как сугроб под лучами солнца.

– Не будоражься, – сказала Еввула и, приостановившись, взяла Анну за руку, – это повредит ребёнку, что растёт в тебе.

Так вот оно что… Вот отчего этот странный озноб, эта сонливость, ведь уже так было, было.

«Да-да, – подтвердила Еввула беззвучно, – это ребёнок заявляет о себе».

И дальше они разговаривали мысленно. Однако Анна не понимала этого и принимала разговор только за свои размышления. А сводились они к тому, что рождение ребёнка многое изменит в её жизни, появятся новые заботы, новая любовь и тревога. Она перестанет сомневаться в своей привязанности к Василию (будет не до сомнений!), перестанет сопоставлять его с князем Пронским, который своим невольным восклицанием оскорбил её, унизил, да, унизил, не будет горевать о Юрии. Он выполнил своё предназначение на земле. Бог, призвав его, оградил от грядущих страданий. Юрий был славным, честным воином, сражался с басурманами за родину и веру. Теперь враги ослабли, бегут без боя. Москву ждут впредь лишь войны братоубийственные. Иван Васильевич станет против соплеменников, пойдёт против братьев родных. Засадит их в темницу.