– Я пришла… желая увидеть честь и красоту державы вашей греческой…
Эльга с трудом собиралась с мыслями, ловила обрывки заранее продуманных речей. Но сами ее мысли потерялись в сиянии, заполнявшем голову и душу. Окружающий мир отодвинулся и стал мягким: по пути сюда ей казалось, что она ступает по облаку, теперь она сидела на скамье, будто на облаке. Мелкими и незначительными стали все цели ее прибытия сюда, все замыслы, надежды, расчеты. Все то, что она сама, как наследница Вещего и княгиня земли Русской, представляла собой, утратило вес. Слова о Боге, благодати, спасении, вечном блаженстве в ее киевской избе оставались только словами. Теперь за ними встал ясный зримый образ. Перед глазами сияла закутанная в покрывало прекрасная женщина с младенцем на коленях, помещенная среди солнечного света. Эльга увидела истинное Царствие Небесное, и у нее не осталось ни замыслов, ни желаний. Потребность найти туда дорогу стала очевидной, как необходимость дышать или есть, чтобы жить. Иисус Христос, о котором она раньше лишь слышала, здесь явил себя во всей мощи и блеске.
– И что же показалось тебе превыше всего прочего?
Эльга взглянула ему в лицо. Патрарх Полиевкт смотрел на нее испытывающе, но словно уже знал ответ. Ему ли, хозяину этого преддверия неба, не ведать его силы!
– Некогда слышала я сладкую молву о царстве вашем Греческом и о вере Христовой, – в непривычной, сбивающей с толку растерянности Эльга едва подбирала подходящие слова. – Ныне же чудесное и великое зрелище вижу очами своими. Прошу тебя, отец, научи меня, как приобщиться к Богу и войти в число верных, ищущих Царствия Небесного.
– Чего же на самом деле ты желаешь – венцов золотых царских? – Патриарх немного наклонился вперед, вонзая в нее пристальный взор темных глаз. – Одежд многоцветных?
Эльга едва сдержала улыбку и отчасти пришла в себя. Многоцветных одежд немало привозили и прежние князья и удачливые вожди Северных Стран. В том числе священнические облачения, сшитые из дорогих шелков, с золотым шитьем – и с дырой на спине от копья или на груди от стрелы, которую искусные их жены латали, отрезав кусочек из подмышки, где не видно, и вставив взамен шерстяную заплату. Роскошные алтарные покровы шли на отделку платья или занавеси. Украшения с обложек священных книг переделывались на подвески к ожерелью. Привозимые серебряные и золотые кресты переливались на украшения. Во всех богатых домах Свеаланда, Норейга, Ютландии или Руси имелись золотые кубки с самоцветами, блюда, ларцы, светильники.
– Я и дома видела немало многоцветных одежд, – сказала Эльга, умолчав о том, о чем вспомнила. – Имела много сокровищ. Но не было в них благодати Божьей. Сила Господня живет лишь в храме. Ее нельзя ни отнять, ни купить, ни даже получить в дар. Ее получает лишь сердце, открытое Богу.
Полиевкт медленно приподнял брови, будто не верил ушам. Ему случалось видеть язычников – сарацин-мусульман или же варангов-северян, – но никто еще не говорил ему того, что он сам должен сказать язычнику.
– Вижу, сбылись с тобой слова Христа, которыми он восхвалил Бога Отца: «То, что Ты утаил от премудрых и разумных, то открыл Ты младенцам», – промолвил патриарх. – Благодать Господня уже коснулась уст твоих. Прекрасно, что потрудилась ты прийти в царство наше. Величие храма Господня ты уже видела – я открою тебе еще большее. Открою красоту безупречного Закона Божьего, а после того совершу над тобой великое дело Божьей благодати. И будешь ты вовек благословенна среди жен русских, ибо тьму заблуждений временного света сего оставишь и свет жизни вечной возлюбишь!
* * *
Патриарх Полиевкт был человеком твердым и прямым. Избранный из простых монахов, он не имел знатных родичей, зато отличался умом, благочестием, обширными познаниями, а также красноречием, которое доставило ему прозвище «второго Златоуста». Равнодушный к роскоши, Полиевкт ревностно относился к своим священническим обязанностям. Он твердил, что Бог привел Эльгу в Новый Рим, дабы она спасла свою душу и повела за собой народ, а она думала тем временем, что это ей повезло с вероучителем. В каковом убеждении ее подкрепляло и то, что Полиевкт занял это место лишь за год с небольшим до ее прибытия сюда. Его предшественник, Феофилакт, принадлежал к царствующему дому: приходился младшим сыном василевсу Роману Старшему, отцу нынешней царицы Елены, но ничем более похвалиться не смог бы. Став патриархом совсем юным – в семнадцать лет, – двадцать три года Феофилакт вел беспутную жизнь, пока однажды не убился, упав с лошади. Сам василевс Константин, которому властолюбивые родичи жены «прогрызли все печенки», как не очень почтительно выразился Савва Торгер, помог возвышению Полиевкта как человек совсем иного склада.
Теперь Эльга приезжала в Константинополь каждую неделю. Перед крещением полагалось, чтобы патриарх наставил ее в вере Христовой. Эльга могла бы сказать, что Ригор-болгарин в Киеве беседовал с ней о Христе целый год, но благоразумно смолчала: получать наставления самого патриарха было почетным, а встречи с ним – полезными для ее дальнейших целей. Им предстояло встретиться двенадцать раз, ибо на это, особо значимое для христиан число, патриарх опирался, распределяя предметы бесед: о Ветхом Завете, о Новой благодати евангельских заповедей Христа, о правилах святых апостолов, об учениях святых отцов Вселенских соборов и о том, как следует пребывать в твердой вере и вести жизнь добродетельную. О воскресении мертвых, и о втором пришествии Христа, и о воздаянии каждому по его делам. О церковном уставе и молитве, и о посте, и о милостыне, и о воздержании, и о чистоте телесной, и о покаянии.
Будучи человеком занятым, Полиевкт мог уделить княгине время лишь один раз в неделю; таким образом выходило, что на ее оглашение потребуется двенадцать недель. Условившись с ней об этом еще в первую встречу, он назначил время крещения на праздник Рождества Богоматери – в восьмой день месяца септембриоса. И это как нельзя лучше сочеталось с расчетами логофета дрома и дворцового управителя-препозита, распределявших время царских приемов.
Вместе с Эльгой проходили оглашение и женщины ее свиты. Пораженные чудесами Константинополя, они не могли не признать вслед за княгиней, что люди, живущие среди такой красоты и богатства, уж верно знают истинного Бога, раз он так награждает их! Мужчины держались осторожнее. Из мужской части русского посольства креститься заодно с княгиней пожелали человек двадцать, но по большей части это были еще некрещеные купцы, которым предстояло приезжать сюда каждый год. Из Эльгиной родни присоединились Алдан, Войко, Колояр и Соломир, а еще средний сын Мистины – тринадцатилетний Велерад. Старший сын Мистины, Улеб, на это отвечал: «Мне князь такого не приказывал».
– Как князь, так и мы! – говорили отроки. – Мы на земле его дружина, в одной битве с ним погибнем, в один курган ляжем и к богам в занебесную дружину вместе пойдем.
– Как отцы наши! – с гордостью говорил здоровяк Добровой, сын Гримкеля Секиры, павшего в один час с Ингваром.
Их таких возле Святослава держалось два десятка: ко времени гибели почти все ближние оружники Ингвара имели семьи. Общая гордость за отцов сплотила нынешнее поколение гридей, и все они считали друг друга братьями, а Святослава – и князем, и старшим братом одновременно. Нечего и думать, чтобы они решились сменить веру без его приказа. Вся их дальнейшая жизнь была связана со Святославом, а как дружина может отказаться от участия в пирах? Это все равно что отказаться быть в дружине. Ведь княжий пир – это и священнодействие, и совет, и раздача наград, и ежедневное разделение хлеба, именно то, что создает между вождем и его людьми связь не менее прочную, чем кровное родство.