Заслуженное счастье - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Чарская cтр.№ 15

Это снова пришла за ней Ида со своим дедом. Через минуту, закутав Славушку теплой шалью, она снова присоединилась к пирующим.

Теперь финны уже не были одни. Пока Ия беседовала с Сориным и доктором, неслышно к месту праздника подкатила коляска. Из неё вышли два господина. Один высокий бритый с энергичным лицом, обвеянным северными ветрами, — сам барон Арнюльд, другой высокий старик в очках с тщательно расчесанными и совершенно белыми, как снег, бакенбардами.

Увидя приближающуюся девушку, они сняли шляпы и почтительно склонили перед ней головы. Их приветствовали самым радушным образом собравшиеся на берегу финны.

Ия хотела было занять свое прежнее место между старым дедом Иды и его внучкой на пне срубленной сосны, но барон Арнгольд предупредил её намерение. Он приблизился к девушке со шляпой в руке и, склонившись перед ней, заговорил тем изысканным несколько вычурным немецким языком, каким, вероятно, когда-то рыцари беседовали с дамами.

— Приветствую прелестную королеву праздника. Я слышал уже, что здешние мызники выбрали на сегодняшний праздник вас. Разрешаю себе смелость представиться вам и представить своего школьного товарища, профессора Императорской клиники в Берлине — ученого доктора — профессора Адольфа Франка, который проездом через Швецию и Финляндию гостит y меня на мызе.

Седой господин с белыми баками, как и барон, почтительно склонился перед Ией в утонченно-рыцарском поклоне. Он только вчера приехал сюда к своему товарищу юности барону Иоганну Арнгольду и был счастлив, что попал на здешний праздник и мог познакомиться здесь с обычаями чужой страны. Сам он, немец по крови, всю свой жизнь провел в Германии, изредка путешествуя по Европе. Барон Арнгольд, швед по отцу и финн по матери, подружился с Франком во время своего пребывания в германской академии. Профессор Франк в свой очередь с улыбкой, адресованной Ии, заявил, что он очень доволен случаем встретить здесь такую изящную, такую симпатичную царицу праздника…

Но Ия едва ли слышала сейчас, что он говорит… В её голове носилась только что произнесенная бароном фамилия гостя…

Франк… Профессор Франк… Да неужели же этот старик в очках с белыми баками и длинными волосами и есть тот знаменитый профессор, тот великий мировой ученый, о котором говорит вся Европа, чьи огромные важнейшие труды и открытия в области медицины разносятся по всему миру. Неужели же это он сам?.. Он, делающий настоящие чудеса в области хирургии?.. Знаменитый доктор, об имени которого кричит весь мир. И, уже не рассуждая больше о том, на сколько уместен её вопрос, она, впиваясь широко раскрывши глазами в старое, морщинистое лицо профессора, спросила его, едва справляясь с овладевшим ею волнением:

— Неужели же вы профессор Франк?.. Тот самый великий профессор, которого знает вся Европа, весь мир?.. Ну, да, весь мир, конечно…

Неуловимая улыбка пробежала по тонким губам профессора и утонула там, в глубине его скрывающихся под очками глаз.

— Вы, по всей вероятности, слышали немного обо мне, фрейлейн, — с подавляющей скромностью ответил старик, — если хотите, то мои труды имели успех и…

Ия не дала договорить профессору. Быстрая, как яркая зарница, мысль пронизала её мозг и, едва разбираясь в волне чувств, нахлынувшей на нее, девушка приблизилась к Франку и быстро, быстро заговорила по-немецки.

— Простите меня, ради Бога; простите мою назойливость, мою дерзость… Ho у, меня, лишь только я услышала ваше имя, загорелась в мозгу одна идея… Неожиданная и быстрая, которую я выскажу сейчас вам. Не знаю, что со мной, но вся я сейчас под впечатлением нашей встречи, неожиданно закипаю надеждой… Вы простите, я, может быть, очень плохо говорю по-немецки… Но я так хочу поделиться с вами, с великим ученым и врачом, тем, что y меня сейчас в мыслях. Вот видите, господин профессор, ту группу людей y четвертого костра от вышки берега… Видите ее? Это здешний помещик Сорин, тоже профессор ботаники, его сын и доктор, лечащий этого сына. Дело в том, что маленький Сорин давно приговорен лучшими докторами Европы к скорой смерти. Он по отзывам всех их должен умереть в самом раннем возрасте. Его мать передала ему свой недуг — чахотку, кажется; и ребенок, обреченный вследствие наследственности на гибель, влачит самое безотрадное существование. А, между тем, он кумир отца, общий любимец и, как луч солнышка, освещает жизнь его окружающих. Этот маленький ангел, созданный для того, чтобы давать людям одну только радость и тепло. И он не должен умереть! Он ни в каком случае не должен умереть, господин профессор, так рано, так убийственно рано!

Голос Ии дрожал и срывался. Никогда еще в жизни не переживала она такого захватывающего волнения. Никогда еще ей не приходилось так плохо владеть собой.

И её неподдельное волнение, весь жар её переживаний, все это не могло не передаться старому ученому, понимавшему лучше всех других, как человеческие телесные недуги, так и еще более глубокие душевные страдания. Он прекрасно видел, старый профессор, что эта красивая гордая девушка, такая серьезная и цельная, по первому взгляду натура, сейчас сильно подхвачена вихрем мыслей о возможности спасти её любимца… И к нему, к старому Франку несется она навстречу, как к последней помощи, как к последнему, якорю спасения для своего маленького больного. Воистину трогательной показалась ему сейчас эта девушка.

— Вы хотите, чтобы я взглянул на вашего воспитанника? В таком случае пойдем к нему, — все также по-немецки спросил профессор и, не дожидаясь ответа Ии, вместе с ней и бароном двинулся по направлению, освещенной костром, маленькой группы.

Быстро, точно в сказке, произошло все остальное.

Когда профессор Франк приблизился к креслу-колясочке больного Славы, мальчик находился в радостном возбуждении, под впечатлением праздника, он весь ушел в созерцание прыжков молодежи через костры. Венок, принесенный Идой, съехал ему на лоб и еще более оттенял сейчас темными, пестрыми цветами матовую прозрачную бледность этого милого личика. Только одни черные глазки ребенка ярко сверкали и говорили о жизни, слабо теплящейся в этом хрупком маленьком теле, казавшемся таким слабым, бледным и жалким.

— Какой изящный, прелестный ребенок! — не мог не сказать профессор Франк, пока Ия знакомила его с присутствующими.

Когда Алексей Алексеевич услышал фамилию знаменитости, произнесенную Арнгольдом, он как-то весь встрепенулся и оживился сразу. И в голове Сорина промелькнула та же мысль, которая пришла на ум Ии в первую минуту её знакомства с Франком; что, может быть, не даром посылает судьба, так случайно и неожиданно сюда к ним знаменитого ученого, который, может статься, пожелает спасти его ненаглядного Славушку… Недаром же сам он, профессор Сорин, так тянулся в Берлин к Франку и был в отчаянии, что все последние годы знаменитый доктор не лечил никого, занимаясь учеными исследованиями. И вот теперь… Такая неожиданность, такая случайная встреча.

Алексей Алексеевич даже ушам своим не поверил, когда знаменитый профессор, поговорив с ним о болезни Славы, сам назначил день и час своего визита на мызу к Сориным.

Что-то дрогнуло в груди отца, и легкая, робкая, маленькая надежда на возможность выздоровления сына загорелась у него в груди.