Нам всем предстояли тяжелые времена.
Тем вечером я почувствовал на своем лице ветер от крыльев ангела смерти.
7
У жизни есть чувство юмора, но вообще-то оно есть и у смерти.
Мать Лоры, Пэт, помогавшая мне готовить, когда мы только переехали в этот дом, умерла в этом году от лейкемии.
Энтони, к нашей радости, продрался через химиотерапию и, с помощью недавно выпущенного в продажу лекарства, выздоровел. У него ремиссия – по крайней мере, сейчас. Он победил смерть, насколько ее удается победить любому из нас. Пока… – это все равно временная победа. Жнец может и подождать. Он терпелив и будет здесь, когда рядом не окажется уже больше никого.
Лейкемии у Энтони больше не было – зато была книга под названием «Чокнутые герои».
У него есть и более мрачные истории, выросшие из той же самой жизни и не нашедшие места в той, первой книге. Истории об одержимости и желании. Об утратах, о страхе и ненависти. Истории, рассказчику которых приходится быть храбрым (а издателю – и еще того храбрее), чтобы другие люди могли заглянуть тебе в голову и узнать, что это там тикает, и что делает тебя упрямым, и что заставляет плакать. Это истории о том, что самые жестокие битвы разыгрываются у нас в голове, и никто потом не знает, выиграл ты или проиграл, и была ли битва вообще или нет.
Или, если повернуть вопрос другой стороной и заодно процитировать Будду, который очень хорошо знал, о чем говорил:
Ибо хотя и победишь миллион человек в сражении, все же самый доблестный из победителей – тот, кто победил самого себя. Победа над собой куда лучше победы над другими. И ни богу, ни ангелу, ни Маре, ни Брахме уже не обратить эту победу в поражение.
8
Некоторые из битв мы выигрываем, а некоторые проигрываем. Мы многое проигрываем. Наших друзей, наши семьи… в конце концов мы проиграем всё. Неважно, кто сейчас рядом с нами – умираем мы все равно в одиночестве. Когда ты сражаешься в своих битвах – в каких бы битвах ты ни сражался – это все равно про жизнь.
Мы оставляем после себя две вещи, как сказал Стивен Сондхайм в мюзикле, который я люблю, а Аманда нет, и эти две вещи – дети и искусство.
Дети Энтони рассеяны по всему миру: это люди, на чью жизнь он повлиял и кого помог вылепить. Свою жену я считаю одной из его детей. А искусство Энтони – здесь, на этих страницах, и ждет вас. Свежее, острое и мучительное – оно таким останется и через сто лет от сего момента, когда на свете уже не будет ни меня, ни Энтони, ни Аманды, и все, кого мы знаем, станут пеплом и прахом, и костями в земле.
Эта книга – подарок, а самое главное, как я уже говорил, это истории, которые подарку сопутствуют. Истории, показывающие радость от событий, которые станут воспоминаниями, и радость от жизни, прожитой, подобно всем остальным жизням, частью на свету, а частью во тьме.
Каждая из этих страниц – подарок, от Энтони вам, и они содержат истории, что идут в комплекте с подарком, от того, кто ходил во тьму, но теперь стоит на свету, готовый поделиться этими историями с вами.
Это было предисловие к книге Энтони Мартиньетти «Возлюбленные демоны». Энтони умер от лейкемии в июне 2015 года – дома, окруженный самыми своими любимыми людьми. Мы были там, его семья и друзья, вокруг его постели. В тот миг, когда он нас покинул, я держался за беременный живот Аманды и чувствовал шевеления ребенка, которого мы назовем в честь Энтони.
Сейчас в Сирии так много способов погибнуть: май 2014
Металлический барак в Азраке, иорданском лагере для беженцев. Мы сидим на циновках и беседуем с супружеской парой, живущей здесь вот уже две недели, со дня открытия лагеря. Абу Хани
[109], красивый мужчина лет под пятьдесят, смотрит испуганно, словно побитая собака. Он заметно робеет. Его жена, Яльда, говорит охотнее.
На полу – кувшин с водой. Это весь их запас. Мы уже умудрились дважды перевернуть его – и каждый раз извинялись, как могли, и чувствовали себя просто ужасно, потому что за водой, до кранов, вмурованных в бетонную стену на углу лагеря, надо идти не меньше пяти минут под палящим солнцем. Пустынный воздух высушивает тонкий коврик в считанные секунды.
Супруги рассказывают нам, почему они бежали из Сирии. Абу Хани когда-то был владельцем маленького супермаркета, но «чиновники», державшие власть у них в городе, разгромили магазин, испортили часть продуктов, а остальное попросту отобрали. Абу Хани потратил все свои сбережения, чтобы восполнить ассортимент, но не успел он открыться снова, как «чиновники» снова вынудили его закрыть магазин – уже навсегда.
Людей убивали на улицах. В местных новостях показывали тела погибших, чтобы родственники могли их опознать; однажды Абу Хани увидел по телевизору отрезанную голову своего двоюродного брата.
Но чаще родные и близкие просто исчезали бесследно. Братья Яльды поехали в больницу сдать кровь для своего новорожденной племянницы, которой делали открытую операцию на сердце. Их остановили на блокпосте и стали допрашивать, куда они везут кровь. До больницы они так и не доехали – и больше их с тех пор никто не видел. Я не стал спрашивать, что случилось с племянницей. Яльда говорит, что ее мать сошла с ума и стала беспрестанно ходить от больницы до полицейского участка и обратно, спрашивая о сыновьях. В конце концов, полицейским это надоело, и они просто объявили братьев Яльды погибшими.
Абу Хани и Яльда рассказывают, как они переходили границу с Иорданией. Как они пытались выбраться из города, не дав взятки офицеру на пропускном пункте, и как Абу Хани привели в кабинет и там жестоко избивали на протяжении полутора часов, прямо на глазах у жены и детей. У них отняли все деньги и отпустили совершенно измученными, избитыми в кровь и без гроша в кармане.
«Каждое утро мы просыпались и радовались, что все еще живы, а каждый вечер засыпали, не зная, проснемся ли утром. Сейчас в Сирии так много способов погибнуть», – говорит Яльда. Их родные и близкие пропадали без вести, попадали в тюрьмы, гибли от рук убийц и от взрывов.
Супруги заняли денег у друзей и снова отправились на пропускной пункт. На сей раз они дали тому же самому офицеру большую взятку, и он отсалютовал им на прощание. На границе с Иорданией они оказались с пустыми руками.
«Я очень боялась иорданских пограничников, – говорит Яльда. – Я думала, если уж в Сирии военные такие жестокие… Но когда мы перешли, иорданцы стали помогать нам и встречали нас с улыбками». Она рассказывает, как пограничники дали им печенья, воды и одеял – эту гуманитарную помощь поставляет комиссия ООН по делам беженцев. «Когда я добралась до лагеря, у меня было такое чувство, что я снова стала маленькой и вернулась домой, к маме», – говорит Яльда.
До той минуты я и представить себе не мог, чтобы лагерь Азрак мог показаться кому-то родным домом. Он похож на город-призрак. Открылся он в конце апреля, и сейчас в нем проживает около 4000 человек, но вообще этот квадратный участок, застроенный металлическими бараками, способен вместить 130 тысяч временных обитателей. Выглядит он на редкость негостеприимно: единственный признак жизни или хоть какой-то индивидуальности – белье, развешанное на веревках между строениями.