— О! Сколько красивой белой бумаги! Пумукль — замечательный художник! Что там какой-то камыш, корабль — это да! Вот палуба, а вот и парус!
Дверь в класс так неожиданно открылась, что даже у Пумукля от испуга выпал карандаш. Учитель стоял в дверях и строго смотрел на детей.
— Что здесь происходит? Губерт, я просил тебя следить за порядком.
Губерт покраснел.
— Я говорил им… — замямлил мальчик.
Учитель прервал его, махнув рукой:
— Вас и на пять минут нельзя оставить одних!
— Там трубочист, — сказал кто-то из учеников.
— Вы должны рисовать не трубочиста, а ветку камыша.
И тут послышался первый удивлённый голос:
— Кто испачкал весь мой лист?
И уже весь класс возмущённо гудел:
— И у меня! И у меня весь лист расчёркан!
Учитель посмотрел рисунки и, покачав головой, обратился к классу:
— Что это значит? Чьих это рук дело?
Естественно, никто не признался. Учитель вздохнул:
— Мне не хочется терять время и нервы на то, чтобы выяснять, кто это сделал. Сотрите это. А тому, кто испачкал рисунки, я хочу сказать: «Только глупец делает подобное. Трус и глупец! И ещё: между прочим, парусник выглядит совсем не так! Наверно, бедняга в жизни не видел настоящего корабля».
Дети изо всех сил старались стереть нарисованное Пумуклем, но карандашные штрихи были такими жирными, что им это никак не удавалось.
— Придётся вам выбросить эти рисунки и начать работу заново, — сказал учитель. — Благодарите неизвестного «помощника».
Так все парусники оказались в мусорной корзине. Если бы Пумукль был видимым, все бы заметили, что домовые тоже умеют краснеть.
— Глупец? Ничего не понимает в кораблях? Я переверну всю корзину. Я достану свои замечательные рисунки, — бормотал он, залезая в мусорную корзину.
— Господин учитель, там в бумагах кто-то шуршит! — закричал один из мальчиков.
— Мышка! — закричал второй.
Учитель стукнул ладонью по столу:
— Успокойтесь немедленно! Смятая в комок бумага шуршит, расправляясь.
Дети замолчали и принялись снова рисовать.
И тут с Пумуклем произошло нечто ужасное: он зацепился за тюбик из-под клея, который лежал среди бумаги. Домовой не мог пошевелиться от страха. Что теперь делать? Если его кто-нибудь увидит — так как он приклеился к предмету, принадлежащему человеку — тогда он должен будет, согласно закону домовых, остаться в школе. К его великому облегчению, учителю удалось успокоить детей и никто не побежал к корзине искать мышку. Но с другой стороны, в установившейся тишине любой шорох мог привлечь внимание. Пумукль осторожно начал дёргать тюбик, но тот довольно прочно приклеился к нему. Домовёнок ещё больше испугался. Он не хотел здесь оставаться! Он хотел назад, к мастеру Эдеру! Он хотел торжественно пообещать ему, что никогда не пойдёт больше в школу! Он не хотел жить ни у кого на свете, кроме своего старого столяра!
Пумукль дёргался, рвал, тянул.
— Смотрите, корзина качается! — снова закричал мальчик.
Это так испугало Пумукля, что он собрал все свои силы и оторвался от тюбика. В ту же секунду он одним прыжком оказался на краю корзины, спрыгнул на пол. А корзина опрокинулась от толчка, всё содержимое оказалось на полу.
— Корзина! Корзина!
Теперь учитель стукнул по столу кулаком:
— Успокоетесь вы сегодня, в самом деле, или нет?! Что вы так кричите? Что корзина? Просто неустойчиво поставили, вот она и опрокинулась.
Он поставил корзину на место, для убедительности порылся в бумагах и, ничего не обнаружив, сказал:
— Видите, ничего нет! А сейчас попрошу, в конце концов, тишины!
Пумукль ничего этого уже не слышал и не видел. Он изо всех сил мчался в мастерскую. Бледный, почти не дыша, появился он на пороге.
— Го-го-го, вот я и снова! Больше никогда не пойду в школу!
Мастер Эдер озабоченно посмотрел на своего домовёнка.
— Что с тобой произошло? Ты весь трясёшься!
— Ничего не произошло. Просто я прилепился.
— Тебя кто-нибудь увидел? — испугался Эдер.
— Нет. Вокруг меня было столько бумаги! О, как я рад!
— Какая бумага? Где бумага?
— В мусорной корзине, конечно. Там, знаешь ли, среди всех моих кораблей лежал тюбик от клея.
— Я ничего не понимаю…
— Очень просто. Все дети рисовали камыш, а я рисовал корабли. И потом… я никогда не пойду в школу! — объяснял не совсем понятно Пумукль и, передразнивая учителя, добавил:
— Между прочим, бедняга-учитель никогда в жизни не видел настоящего корабля. Мне жаль этого глупца. В мусорную корзину его! Так точно!
Эдер все ещё ничего не понимал, но Пумукль не давал ему вставить ни слова. Негодуя, он продолжал дальше:
— Никто в школе не писал и не считал. И вообще, я всё это уже умею, то, что они умеют: подсказывать, повторять, рисовать и сочинять тоже умею. О, я хоть сейчас могу сочинить стих, ещё лучше, чем в школе.
Маленький домовой уселся на свою кроватку, сделал «сочинительское» лицо и начал рифмовать:
Оле-оле-оле-олу,
Не пойду я больше в школу!
Я и так всё-всё умею.
Не приклеюсь больше к клею.
Быть послушным обещаю,
Спать хочу и стих кончаю.
И чтобы подтвердить, как он хочет спать, Пумукль захрапел. Эдер хотел что-то сказать, но тут увидел, что домовёнок не притворяется, а действительно спит.
— Да, школа требует много сил, — улыбнулся мастер.
Вот и получилось, что Пумукль так и не научился писать и считать. Школа не для домовых. К сожалению.
И поэтому, если ученик потерял в классе карандаш, или что-то упало со стола, или учебник вдруг пропал, нельзя думать, что это — дело рук домового. За всё, что происходит в школе, домовой не в ответе.
Пумукль должен сам привыкать к порядку
Если живёшь в доме с видимым домовым, это имеет свои преимущества: вещи реже появляются на тех местах, куда их не клали, реже падают, реже исчезают, так как домовому доставляет мало удовольствия этим заниматься, когда его видят. И он начинает скучать.
Пумуклю было ужасно скучно. Он лениво лежал на своей кроватке и зевал, зевал. После того, как он зевнул в одиннадцатый раз, мастер Эдер, у которого всегда было много работы и который терпеть не мог праздность, сказал: