– Какой базар, гражданин начальник! – сострил министр культуры. – Новый царь выше всех похвал!
Но тут заиграла музыка, и никто никого уже не слышал. Все закружились в вихре танца. Фрейлины наперебой стремились пройти хоть круг с новым царём. Луш XIV подхватывал то одну, то другую красавицу и неутомимо скакал по всей зале, а в перерывах поглощал шампанское.
Царская жизнь закрутила Лягушонка, который за короткое время превратился в настоящего царя. Луш Четырнадцатый! Это звучит громко. И никто уже спорить с ним не посмеет… Хотя почему-то скучно становилось от этого. То ли дело Жаба! С каким удовольствием он поболтал бы сейчас с ней. Попикировался… Он ей слово – она ему десять. А здесь!.. Скука одна… Танцы-шманцы, бесконечное шампанское, от которого только живот пучит. Да ещё какие-то бумаги приходится подписывать: то один министр прётся со своими глупостями, то другой…
Да ещё всякие послы понаехали!
– Ваше величество, – появился откуда ни возьмись юркий секретарь, – проследуйте, пожалуйста, в зал переговоров. Послы Кастелянции уже прибыли.
– Послы? – с удивлением переспросил Луш Четырнадцатый. – Какой такой Кастелянции?
– Ну как же, ваше величество, я же вам вчера докладывал…
«Так, – соображал Лягушонок, – я во дворце, вроде как царь. Переговоры… Ну раз Селезень сделал меня царём, то должен был дать и разумение вести царские дела».
Луш Четырнадцатый успокоился и скачущей походкой вошёл в зал переговоров. Иностранные послы манерно раскланялись с царём.
Переговоры тянулись два часа кряду, и Лягушонок, вытирая батистовым платком вспотевший лоб, непрестанно думал о том, что ничего скучнее в его жизни не было. Ему хотелось побегать, попрыгать, хотелось оказаться на Нижних прудах… Но тут всех позвали к обеденному столу.
Царь сидел во главе и смотрел на придворных, гостей и каких-то расфуфыренных дам. По привычке начинал отпускать колкости в чей-нибудь адрес, ожидая остроумного ответа, а то и спора. Но на любое высказывание царя все присутствующие отвечали поклонами, улыбками и притворным смехом.
– Одно лицемерие, – буркнул Лягушонок себе под нос и углубился в поглощение обеда.
Он ел заливное из стерляди, жареного поросёнка с хреном, утку, запечённую с яблоками (уж не Селезень ли?!), пил разные настойки и заморские вина, что в конце концов привело к страшному отягощению утробы. Последний бисквит уже никак не лез в рот, но хозяин стола убедил себя, что должен откушать и его.
Едва живой, Луш выбрался из-за стола и проследовал в опочивальню. Его живот был набит так туго, что глаза вылезали из орбит.
Послеобеденный сон был так же тяжёл, как сам обед, отчего царь проснулся совсем не отдохнувшим и в ещё более дурном расположении духа.
Заскучал Лягушонок по-настоящему. Несмотря на постоянные обильные обеды, стал худеть. Всё чаще вспоминал Жабу, и никакие развлечения не выводили его из хандры.
– Царя надо женить, – предложил Главный распорядитель двора.
– Надо! – подтвердил министр полиции и полезных доносов, у которого была дочь на выданье. – Да только непонятно, какие у него вкусы.
– Вкусы вкусами, – вставил министр культуры и культурных развлечений, – а порядочная жена никогда не помешает. Опять же наследник нужен.
Невесты шли, что называется, косяком и были одна лучше другой. Но царь не только не проявил интереса, а слёг и даже порой бредил от жара.
– Жа… Жа… а-а! – звал он кого-то.
– Какую-то Жанну зовет, – недоумевали придворные лекари.
Делать нечего, стали искать Жанну. И нашли. Дева оказалась невиданной красы! Когда она появилась во дворце, все обомлели.
– Необыкновенно хороша! – с видом знатока сказал министр культуры и культурных развлечений. – Неужели такому… скользкому царю достанется?! – Оказывается, двор всё ещё смущался мыслями о том, что у них царствует лягушка.
Лушу тоже понравилась внешность невесты. Вот только не чувствовалось в ней жизненного огня, была она будто полуживая. Механически двигалась, дежурно улыбалась, смотрела на всех, в том числе и на своего суженого, без малейшего интереса.
– Может, она заколдована кем-нибудь? – предположил жених.
– Так точно, ваше величество! – отчеканил министр полиции и полезных доносов. – Заколдована.
– Надо расколдовать!
– Это зависит от вашего величества, ваше величество. И от неё. Она должна поцеловать вас, ваше величество.
Луш благосклонно заулыбался и направился к невесте. Этикет такого не предусматривал, но все одобрили демократизм царя.
– Какой простой!.. – зашептали придворные.
– Способен на высокие чувства…
– Ещё бы! Такая красота! Любой первым побежит…
Красавица Жанна тоже сделала шаг вперёд и наклонилась, чтобы поцеловать Луша. И в тот момент, как состоялся поцелуй, превратилась… в обыкновенную буро-коричневую жабу.
– Моя Жаба! – изумился Луш и потерял сознание.
…Очнулся Лягушонок на берегу пруда. Первые лучи солнца проглядывали сквозь деревья. Утренняя прохлада благотворно действовала не только на тело, но и на душу. Звонкие комары кружились тучей и возбуждали аппетит. Лягушонок наспех проглотил несколько десятков и осмотрелся. Рядом сидела его возлюбленная Жан… Жаба!
Её взгляд был ласков и многозначителен.
– Как я ждала тебя! – воскликнула она вместо обычных колкостей и насмешек.
– И я! – расплылся в счастливой улыбке Лягушонок.
И поцеловал Жабу крепко-крепко, чтобы колдовство не вернулось к ней никогда.
Стройный хор лягушек-квакушек исполнил вальс Мендельсона, после чего обитатели Верхних и Нижних прудов начали свадебный пир.
Ах, повилика!
Не было на всём садово-огородном участке растения более сильного и цепкого, чем вьюн. К кому бы он ни приближался, ни для кого это ничем хорошим не заканчивалось. Растение попадало в крепкие объятия ловкого вьюна и начисто лишалось свободы.
Но вот увидел молодой вьюнок повилику – тонкую, нежную, воздушную. Даже корень, которым она соединялась с землёй, был почти незаметен, трудно было и поверить, что она питается соками земли, а не воздухом. Очаровательна была повилика!
Вела себя она скромно: потихоньку стелилась по земле, никого не задевая и никому не навязываясь. Только вздыхала иногда тоненьким голоском, обращаясь к соседу:
– Ах, какой ты, вьюнок, сильный и красивый! До чего же зелены твои листочки и как хороши на тебе бело-розовые колокольчики!