Говорю:
– Теперь я готовый, Розалия Семеновна. Каким ветром вас сюда задуло? – Смеюсь, чтоб повеселить Розку, предупредить, что я спорить с ней не собираюсь.
Розка тоже смеется, подыгрывает:
– Рабочим ветром, товарищ Гойхман, рабочим. Надо по-комсомольским делам обсудить. Уделите трошки вашего времени.
– А и уделю, Розалия Семеновна. Оденусь и уделю.
Как только что вижу перед собой ее взгляд на меня.
Стоит она в черных туфлях. Туфли на каблучке. Юбка тоже черная, по ногам. Пиджак на одной пуговице. Пуговица – под грудь, подпирает. Рубашка серая – шелк не шелк, непростая. На голове – косынка, кудри возле ушей вьются, черные с рыжиной. И глаза черные с рыжими крапинками. В руках – портфель. Держит она его перед собой, вроде прикрывается. И коленями толкает. Не сильно. Вроде дает направление испытанному коню – туда-сюда, туда-сюда. И я за этим портфелем, конь конем, – туда-сюда, туда-сюда.
Она подошла вплотную и своей ручкой мазнула по моему животу:
– У вас тут щепочка пристала, товарищ Гойхман! Чтоб не вогналась. Теперь нету. Вы давайте быстрей одевайтесь. Я ж жду.
Щепочка.
Да.
Присели на бревно.
Розка сказала смехом:
– Ну, Лазарь, ты – вроде не ты! Вырос за месяц прямо в человека.
– Какое – месяц, Розалия Семеновна… Два с половиной – не хотите?
– Ладно считать! Ты приходи вечером на “Мучеников”. Большой разговор есть.
Розка смотрела на меня по-бригадирски.
В хате на “Мучеников” Розка меня уже ожидала.
Имелось угощение в виде вареной курицы, жареной картошки с салом и луком, селедки, квашеной капусты, белого хлеба и вина в графине. Причем курица и картошка стояли на припечке.
Сообщила мне Розка такое.
На Ракла наваливаются и наваливаются неприятности. Это в довесок к тому, что уже было. Только эти – еще хуже. Тогда отпихнулся выговором – за моральное разложение в быту. Щас могут погнать с партии, хоть и за то же самое. И посадить могут как уголовного.
Получается – Ракло по гадостности для Розки выходит на первый ряд, если сравнить с Перецом. Розка с Раклом, конечно, не записаны. Но когда его будут гнать, попхают и ее как гражданскую жену и верную подругу. Что по-партийному, конечно, правильно.
Розка придумала, что раз такое дело, надо Ракла толкануть с своей стороны. Причем заявила, что толкануть надо с размахом. У партии должна быть ясность: товарищ Голуб с врагами не кисельничает.
– Ты, Лазарь, кушай! Я сама варила. Оно ж все вкусное. Кушай, давай! Не сомневайся!
Розка повторяла эти слова с самого начала. А я и не сомневался, кушал. И Розка кушала тоже. И вино я выпил, когда Розка мне в рюмку налила. Сладкое. И Розка выпила тоже. Сама себе налила и выпила. Причем невпопад со мной.
А решила Розка такое.
Я как молодой будущий партиец обращусь в центральную ячейку с чистосердечным заявлением на Ракла Алексея Васильевича как на бывшего струковца и бандита Гражданской войны. В доказательство своей правды я подпишусь под рассказом, как видел личными глазами жестокую расправу Ракла над жителями Остра, в каковом местечке я проживал вместе с родной матерью и дедом, каковые и стали павшими от руки струковцев, а именно самого Ракла.
Я еще ничего не спросил, а Розка сказала:
– Ты не бойся, что Раклу есть чем оправдаться. Нечем ему оправдаться. Люди ж знают, он у Струка ходил в конюхах. А только и конюх саблей мог махать за милую душу. Этот – так точно мог, ты не сомневайся. Это главное и есть. Ему не поверят, а тебе поверят. И Рувим правильное покажет – что Ракло таки убивал. Рувим мне уже обещал. И сказал, что у тебя на ноге отметина – как раз сойдет к случаю.
Я всунулся:
– А вы, Розалия Семеновна, тут каким боком будете?
– А я тут, Лазарь, всеми боками буду… Ты с Рувимом ко мне явился за советом. Я ж тебя по жизни веду – на комсомольский путь настроила, на работу поставила…Ты с своими мыслями пришел, которые сначала нарисовал Рувиму, еще когда случайно встретил Ракла в Чернигове, еще когда не знал, что я его жена. Понял? Не знал, что я его жена. Не знал! Увидел его и вспомнил, как на ладони… Кровь, гвалт и тому подобное… А Рувим тебя в твоей памяти поддержал. Только все думал, к кому пойти за правильным советом. Причем как доктор боялся нарушить твою некрепкую голову. А тут я – знакомая Рувима и твоя тоже знакомая. И так все хорошо получилось вокруг… Удачно… Ну?
– А Перец?
– Ну, Перец…
– Он же ж может и не молчать. Он же ж может и напротив двинуть. Ракло ж обязательно к нему дело свернет – за оправданием. Они ж друзья.
– Дурко́ ты, Лазарь! Перец зароется, а будет молчать. А то и откажется от Ракла насовсем. Надо будет, и на него веревочка найдется… Только вперед надо Ракла пустить… Понимаешь, время такое… Мне надо себя провозгласить…
Я мотнул чубом.
– Ну что, Лазарь, сделаешь?
– Мне б трошки подумать…
– Я за тебя думаю! На рабфак по путевке пойдешь, потом дальше тебя подниму. Я ж могу… Ну, Лазарь! Сделаешь?
– Сделаю, Розалия Семеновна! Вы ж знаете, я всегда за правду.
– И я, Лазарь! И я!
С этим словом Розка убрала с глаз вино. Завернула с угла скатерть, для чистоты места махнула по столу рушником. Вытащила с своего портфеля газету – подстелить, бумагу для письма и тому подобное.
Писал долго. Розка говорила, а я писал. И сам писал, без Розки. Мне понравилось. Потом читал вслух, как стихи, с выражением. Потом переписывал, чтоб без никаких.
Подписался: рабочий комсомолец Гойхман Лазарь.
Да.
Чтоб долго не рассуждать на разнообразные темы, скажу, что Розка таки меня тогда уложила. На эту самую простыню с вышитыми цветами и уложила.
Рот Розки говорил и говорил про важные общественные дела. А руки Розки гладили и гладили меня. Причем гладили по чему ни попадя.
Не скрою, подобное в полном объеме случалось и впредь.
Такое поведение Розки вызвало у меня чувство яркой любви. Что понятно при моем молодом организме и стремлениях к красивому.
Я сразу начал воображать, как мы вместе, в ногу, пойдем по жизни. Как вместе будем работать и делать все на свете для приближения грядущих поколений.
Да.
А жизнь в Чернигове бурлила.
После того как мы вместе с Розкой открыли кому надо струковское лицо Ракла, стало происходить много чего.
Меня вызывали на допросы. И Рувима тоже вызывали. Один раз мы с ним там и встретились, в кабинете у товарища следователя Погребного Николая Сергеевича.