На клетчатой бумажке с зубчатым краем уже знакомым мне твердым почерком с нажимом были перечислены разнообразные предметы быта, приобретенные нашей смешанной компанией в лавочке «Все для отдыха»: трусы мужские «семейные» – 4 штуки, носки мужские синтетические – 5 пар, две упаковки одноразовых бритвенных станков, три зубные щетки «Дентис», один комплект женского белья «Чаровница» (тут мы с Нюней покраснели), ботинки «Мечта туриста», джинсы и свитер подростковые – по одному экземпляру. Также в перечне числились пляжная сумка из неотбеленного хлопка и кожаный портфель. Похоже, кто-то из японцев запасался багажом. Общую стоимость наших приобретений дотошный Борис Абрамович обозначил некруглой суммой в одну тысячу семьсот пятнадцать рублей шестьдесят две копейки. Копейки меня просто растрогали. Я даже не сразу сообразила, что вручение мне данного документа по сути можно приравнять к взятке, ибо Шульц не отметил, что за покупки японцев платила вовсе не я, а они сами, из своего личного кармана. Фактически, хитрый Борис Абрамович завуалированно предложил мне нагреть родную департаментскую бухгалтерию на одну тысячу сто пятнадцать рэ шестьдесят две коп. Я точно помнила, что мои собственные обновы стоили ровно шесть сотен.
– Ты мотовка и транжирка! – со смехом укорила меня Тяпа. – Смотри, ты потратила на шмотки больше всех! Даже кожаный портфель стоил кому-то из японской братии всего триста пятьдесят рублей!
– Что означает – портфельная кожа не настоящая, а искусственная, – пробормотала я просто потому, что больше нечего было сказать в свое оправдание.
Под моим рассеянным взором Рузанна Шульц заправила суп водянистой сметаной, а Борис Абрамович собственноручно положил в гречку отнюдь не микроскопический кубик масла. Я запоздало понюхала пачку. Масло было не самым свежим.
– Не к добру, – пробормотала моя Тяпа.
Час обеда приближался, и по мере того, как протяженный стол заполнялся яствами, мое беспокойство росло. Вероятно, где-то в глубине души, там, куда не заглядывали даже Тяпа с Нюней, я предчувствовала нежелательное развитие событий. Правда, я не ждала ничего более ужасного, чем аллергическая реакция японских организмов на еврейскую кухню Шульцев. Увы, реальная беда оказалась гораздо серьезнее.
– Стоп-стоп, Борис Абрамович! Куда это вы тарелочки понесли? – встрепенулась я, заметив, что Шульц умыкнул с пиршественного стола поднос с нетронутым комплексным обедом.
– А что такое? Это лишняя порция, – заюлил Борис Абрамович.
– Не лишняя, а запасная! – веско сказала я и привстала, чтобы оглядеть столующихся.
Посчитала народ по головам (их было девять: семь черных и две – моя собственная и Славикова – русые) и обнаружила, что комплект японских друзей не полон!
– А где же наш восьмой японец?
Я вышла из-за стола и пробежалась по этажам, обеспокоенно стучась в закрытые двери всех, без исключения, помещений, не пропустила даже котельную и кладовку. Выскочила во двор, поаукала запропастившегося японца по закоулкам, заглянула в скворечник уличного туалета, переворошила сугробы, никого нигде не нашла и впала в настоящую панику. Нюня моя уже билась в припадке, кашляя пеной и безответными словами:
– Где же он, этот восьмой?!
– И кто он, этот восьмой? – по-своему повернула вопрос Тяпа, не потерявшая головы.
Я вытянула закоченевшие ноги из помятого сугроба и побежала в дом.
Русский богатырь Славик вопросительно посемафорил мне бровями поверх чашки с жиденьким компотом из груши-дички. Японцы тоже сделали заинтересованную паузу в приеме пищи.
– Кушайте, кушайте, гости дорогие! – сладеньким голосом пропела я и за рукав выволокла из кухни Бориса Абрамовича.
Рузанна Шульц грозно нахмурила соболиные брови, но я не обратила на нее особого внимания. Не время было отвлекаться на ревнивую женщину.
– У вас есть телефон? Мне срочно нужно позвонить в Краснодар! – жарко зашептала я в помятое ухо Бориса Абрамовича.
– По междугородке? Ца-ца-ца, – сокрушенно зацокал он. – Душенька, это будет стоить вам денег.
Я молча вырвала из кармана бумажник, а из него сторублевку, после чего Шульц охотно сопроводил меня в свои апартаменты, где на облупленном прикроватном столике высился телефонный аппарат времен Красного Октября. Не иначе, его завещал Борису Абрамовичу любимый дедушка. Я поспешно сдернула неудобную угловатую трубку с рычага и притиснула ее к уху, мимоходом ощутимо приложив себя эбонитовой чашкой по виску.
– Алло, Смольный? – не удержалась от шуточки моя Тяпа.
Ей, как обычно, все было трын-трава.
– Совести у тебя нет, – укорила я ее.
– Иванова, ты как с начальством разговариваешь?! – взвился на другом конце провода оскорбленный Семен Кочерыжкин.
– Сэм, у нас ЧП! – в отчаянии простонала я. – Пропал один японец!
– Как? Кто? – курицей заквохтал Сема.
– Кто – это ты мне скажи! Меня с ними никто не знакомил! У тебя есть список имен и фамилий? – под руководством хладнокровной Тяпы я постаралась взять ситуацию под контроль.
– Конечно есть. Тебе продиктовать?
– Ты с ума сошел? – Я на миг представила себя записывающей под диктовку непроизносимые японские ФИО и решила, что это вполне подходящая пытка для бывших посольских и консульских работников, посмертно вращающихся в адских кругах. – Сбрось мне этот список по факсу!
Тут я с отвращением взглянула на телефон, по которому любимый дедушка Бориса Абрамовича запросто мог звонить в революционный Смольный, и с опозданием спросила у потомка красного комиссара Шульца:
– У вас есть факс?
– У нас есть факс. В поссовете и в милиции, – любезно ответил Борис Абрамович.
Телефон Джубгского поссовета я, разумеется, не знала, но нехитрый милицейский номерок зазубрила с детства.
– Сэм, сбрось мне факс на местную ментовку. Набери код поселка и номер ноль-два, только напиши на бумажке, что это сообщение для Татьяны Ивановой!
Перепуганный Семен клятвенно обещал мне отправить японский список немедленно. Я выспросила у Шульца, где находится местное отделение милиции, и побежала туда, строго-настрого наказав Славику не спать и в оба глаза следить за японцами, чтобы совсем не разбежались.
Огненно-красный, округлый, похожий на зрелый томат, телефонный аппарат на выщербленном столе сержанта Бобрикова мелодично тренькнул, и дежурный отозвался на звонок неуставной репликой:
– Ну, что еще?
Голос его был бесконечно усталым. Утром, перед уходом на службу, Игорь Бобриков поругался с женой. Верочка желала детально обсудить неподобающее поведение мужа на праздновании именин ее сестры, где подвыпивший сержант, по утверждению супруги, клеился к каждой мини-юбке. Боевая подруга сержанта была настроена на долгий словесный поединок. Бобриков же с поля битвы тайно бежал, лишив Верочку ее законного триумфа, за что и расплачивался теперь бесконечными телефонными разборками. Однако на сей раз в трубке послышался не мелодичный, как сабельный звон, голосок Верочки, а озабоченный баритон, повелевший удивленному сержанту: