– У тебя медвежья болезнь?
– Нет, у меня заячья душа! – самокритично сказала Алка. – Я ужасно напугана. Просто ужасно! Даже не знаю, как я отсюда выйду.
– Я тоже не знаю, как я отсюда выйду, – сообщила я, критически рассматривая некрасивое темное пятно, образовавшееся на подоле пальто на месте некрасивого белого пятна. – Придется мне идти без пальто!
– Хорошая мысль! – похвалила Трошкина, сгоняя со лба одну из множества морщинок. – А ну, дай сюда!
Она забрала у меня верхнюю одежду и натянула мое пальто поверх своего полушубка, превратившись в подобие алого колобка на ножках.
– Ты похожа на головку голландского сыра в красном воске! – развеселилась я. – Нет! На Красного из рекламы шоколадок «Эм-энд-Эмс»!
Подружка, не обращая внимания на мои насмешки, подняла воротник, соорудила себе тюрбан из клетчатого шарфа, надела темные очки и надолго засмотрелась на свое отражение в зеркале. Надо сказать, зрелище того стоило!
– Теперь они меня не узнают! – вдоволь полюбовавшись собой, сказала Алка.
В таком виде ее не узнала бы даже любящая родная мама. Однако местоимение множественного числа позволяло предположить, что сиротка Трошкина имела в виду отнюдь не свою родню, и я, разумеется, поинтересовалась:
– Кто – они?
– ЧЕРНЫЕ! – шепотом ответила Алка, пугающе блеснув окулярами.
– Негры, что ли? – не поняла я.
– Почему обязательно негры?
Я отступила на шаг и оглядела подружку с легким подозрением. Расистских настроений у нее ранее не бывало, но и склонности к галлюцинациям не наблюдалось. Так кто такие эти ЧЕРНЫЕ, от которых она хочет спрятаться под моим КРАСНЫМ пальто? Черти, что ли?!
– Добрые товарищи Смерти-с-косой! – нервозно хихикнул внутренний голос.
Тут дверь уборной распахнулась, пропуская группу девчонок. Смеясь и переговариваясь, они рассредоточились по кабинкам, но следом за барышнями в туалет потянулись бабушки и дамы. Очевидно, в кинозале закончился очередной сеанс. Очередь быстро росла, закручиваясь на свободном пятачке у умывальников тугой спиралью. Мы с Трошкиной оказались в эпицентре.
– Пойдем отсюда! – Я ухватила подружку за особо мягкий – кашемировый, на меховом подбое – рукав двойной верхней одежды. – Поговорим о ЧЕРНЫХ дома!
– Если, конечно, доберемся до него, – мрачно обронила Алка, но оказывать мне активное сопротивление не стала.
Однако она потребовала, чтобы заказанное мной такси подъехало к самому крыльцу «Мегаполиса», а уже в нашем дворе развернула с водителем оживленную дискуссию на тему о том, возможно ли за дополнительную плату доставить пассажиров непосредственно в подъезд жилого дома, в идеале – прямо в кабину лифта. Тут меня, признаюсь, всерьез захватила мысль о том, что Трошкина в ходе нашего кратковременного пребывания в дурдоме подхватила бациллу инфекционного идиотизма!
В лифте я поддерживала ее под локоток, как больную, и предупредительно заглядывала в лицо, почти закрытое вздыбленным старорусским «стрелецким» воротником, самодельным арабским бурнусом и итальянскими очками-консервами. До пятого этажа Алка это назойливое участие терпела, но на пороге своей квартиры не выдержала и рявкнула на меня:
– Не смотри на меня, как на дуру!
Я охотно включилась в разговор – уж невтерпеж было ждать продолжения про ЧЕРНЫХ:
– А как на тебя смотреть? Звонишь мне с диким ревом, прячешься в сортире, наряжаешься чучелом – к чему это все?
– А к тому это, моя дорогая…
Алка встала в горделивую позу, одно рукой сдернула с лица очки, другой картинно сорвала с головы бурнус. Я с интересом ждала продолжения.
– А это к тому…
Драматическая актриса оглянулась, совершенно нормальным голосом позвала:
– Зямочка, ты тут?
И, дождавшись сонного, на сладком зевке, утвердительного бормотания, продолжила с трагедийным пафосом, но еще на два тона громче:
– Это все к тому, что меня сегодня чуть не убили!!!
– Еще дождешься! – сварливо пообещала я, уже здорово злясь.
Ну Алка! Ну выпускница театрального института! Ни словечка в простоте не скажет! Нету на нее Станиславского с его легендарным: «Не верю!»
– Кто? Кто хотел убить мою любимую девушку?! – вывалился из комнаты Зяма.
Взлохмаченные волосы и наброшенный на плечи коричневый махровый халат придавали ему большое сходство с разбуженным топтыгиным.
– ЧЕРНЫЕ! – драматическим шепотом ответила я, как сама услышала.
Зямины припухшие спросонья глазки враз сделались большими и блестящими:
– Негры?!
– Да дались вам эти негры! – плаксиво вскричала Трошкина и в сердцах шваркнула об пол солнцезащитные окуляры.
И тогда я поняла, что дело серьезное, даже очень. Свои моднючие очки Алка привезла из Италии, где отдала за них сумму, которой хватило бы на авиабилет до Рима и обратно. Зяма, тоже прекрасно знающий цену заморской оптике, как и я, заволновался. Вдвоем мы уволокли рыдающую Трошкину в комнату, усадили на диван, напоили сначала водой, затем коньяком, а потом еще горячим чаем и мало-помалу выяснили, что же с ней случилось.
Расставшись со мной, Трошкина без приключений доехала до дома на троллейбусе. Приключение началось уже во дворе и поначалу имело характер почти романтический. Топая по прямой к подъезду, Алка уловила внимательный и откровенно оценивающий взгляд. Человек, засмотревшийся на нее, зябко скукожился на лавочке, с которой по причине некомфортной погоды дезертировали все до единой местные старушки. Сутулясь и пряча руки в карманах кургузой курточки, а подбородок – в лохмах кудрявого шерстяного шарфа, мужчина смотрел на Трошкину так, что ей захотелось набрать скорость и шустро прошмыгнуть в подъезд. Но выглядеть робкой дурочкой, реагирующей на внезапное проявление мужского внимания попыткой к бегству, гордой Алке было стыдно, поэтому она сделала над собой усилие и не только не ускорилась, но даже замедлила шаг. Более того, она приветливо улыбнулась незнакомцу и вежливо сказала:
– Добрый день!
– Добрый дэнь, Алла! – охотно отозвался мужчина, вставая с лавочки.
Он говорил с акцентом, и «Алла» у него звучало почти как «Аллах». Трошкиной это польстило: любой женщине приятно думать, что мужчина ее боготворит.
– Мы знакомы? – совсем останавливаясь, удивилась Трошкина.
– Мы – нэт, но вот там твой подруга очэн хочэт с тобой пагаварыть!
Алка послушно повернулась, посмотрела в указанном направлении, но никого не увидела. Промерзший обледенелый двор был пуст – ни движения, ни звука. Только поскрипывали на веревках тяжелые и твердые, как листы фанеры, простыни да коченели припаркованные вдоль бордюра машины. Трошкина недоуменно пожала плечами и с легким подозрением посмотрела на мужчину. Его кавказский акцент и бесцеремонная манера «тыкать» незнакомой девушке внушали Алке тревогу. Культурная и благонравная Трошкина по собственной инициативе не заводила и тем паче не поддерживала сомнительных знакомств! Желание просквозить в открытый подъезд с ускорением вернулось и усилилось. Однако необоримое любопытство сподобило Трошкину уточнить: