– Мареточка не на работе? Как же так? – По голосу чувствовалось, что милая мама гадкой Маруськи сильно обеспокоена. – Дахамиль!
«Кто кому хамил?» – озадачился мой внутренний голос, не уловив смысла последнего восклицания.
– Дахамиль! Дахамиль! – продолжала восклицать Маруськина мама таким голосом, каким кричат «караул, караул!»
«На каком это языке, на адыгейском?» – не унимался мой внутренний голос.
Гранит адыгейского мы с ним в университете не грызли.
– Дахамиль, живо иди сюда, поговорим! – послышалось в трубке.
Стало понятно, что Дахамиль – это имя. И, судя по тому, что предполагается беседа, человеческое.
– Даша, вот Индия говорит, что Мареты не было на работе! – не унималась трубка.
– Индия?!
– Это имя, – со вздохом объяснила я.
«Тоже человеческое!» – ехидно добавил внутренний голос.
– Та Индия, которая Инка? – уточнила бойкая девица, чей голос походил на Маруськин гораздо больше, чем мамочкин. – У которой мама писательница и брат дизайнер?
– Кузнецовы мы, – суровым басом бухнула я.
– Так ты говоришь, наша Мара загуляла? – засмеялась разбитная девица. – То-то я ей ночью звонила, а она трубку не сняла, занята была, видно…
– Дахамиль, что ты говоришь! – послышался в отдалении негодующий возглас.
– А что я говорю? Что я говорю, то Марка делает! – огрызнулась младшая сестрица. – Ладно тебе, мам, можно подумать, никто не знает, чем по ночам занимаются взрослые девочки! Только я, правда, думала, что Марка на работе, она же из офиса факс прислала – ту чушь про птичий праздник.
– Даша, я не понимаю, о чем ты? – Голоса в трубке слились в фоновый шум.
Я выключила телефон и задумчиво посмотрела на него. В наружно и внутренне беспорядочной голове заворочалась какая-то мысль, но шум шагов в коридоре ее спугнул.
– А вот и мы! – распахнув дверь, торжественно возвестил капитан Кулебякин.
На его согнутом локотке покоился здоровенный, с доброе полено, цветочный букет. Совершенно ужасающий пук не то ромашек, не то маргариток очень странного сине-сиреневого цвета с бледно-зелеными серединками. Цветы-мутанты были завернуты в папирус с резным краем и отдаленно походили на младенца (явно не человеческого) в кружевах. Это с натяжкой оправдывало употребленное Денисом местоимение «мы».
– Привет, – сказала я, с трудом удержавшись, чтобы не сделать козу рогатую дюжему фиолетовому «младенцу». – Какая га… Гм… прелесть! Это как называется?
– Это цветы, – важно ответил Денис. – Ну, что, погнали?
И мы погнали. Поправили мою голову (ну, ладно, только прическу!) в первой попавшейся парикмахерской, приехали к Барабанову, осчастливили его суженую нечеловеческим букетом и внесли свой неоценимый вклад в общее веселье.
2 апреля
Домой я попала далеко за полночь, но все равно на несколько минут опередила Зяму. Мой беспутный братец ввалился в квартиру, когда я меткими пинками загнала под обувницу в прихожей смертельно измучившие меня туфли и с наслаждением утвердила горящие ступни на холодной плитке пола.
Братец косо посмотрел на меня и желчно молвил:
– Стоишь?
– Стою, – согласилась я, с интересом ожидая продолжения.
– Хорошо тебе! – сказал Зяма и привалился к стеночке.
– Ты что, напился? – удивилась я.
К числу любимых грехов моего беспутного братца пристрастие к спиртному не относится. Не буду врать: пару раз мне случалось видеть его изрядно поддатым, но на то обязательно имелся самый серьезный повод.
– Нет, просто на ногах не держусь, – ответил Зяма и сполз по стеночке на пол.
При этом штанины его задрались и стали видны щиколотки, густо испачканные черным и красным. В первый момент я подумала, что братишка напялил какие-то необыкновенные дизайнерские носки – Зяма любит одеваться как гламурное чучело. Но тут прямо на моих глазах светлый фрагмент на узорчатом носке окрасился красным, и я с ужасом поняла, что у братишки изранены ноги.
– Зямка! – Я взвизгнула и бухнулась на четвереньки, точно Мария Магдалина перед снятым с креста Иисусом. – Что с ногами?!
– Тихо, не ори! – Мученик поморщился и прикрыл глаза. – Разбудишь мамулю.
Я послушно заткнулась. Мамулечка наша, даром что сочинительница кошмаров, в реальной жизни жуткая неженка. При виде крови она может рухнуть в обморок, а перед этим еще огласит окрестности воплем – куда там иерихонским трубам!
– Дети? Что случилось? – Сонно моргая, в прихожую выглянул папуля.
Взлохмаченные вихры образовали вокруг его плеши забавные рожки, однако голос у нашего родителя был командирский, и я отрапортовала как дисциплинированный боец:
– У Зямы ноги!
– У Зямы всегда ноги, – буркнул братец, пытаясь натянуть подскочившие штанины до пяток.
– Так, – папуля выдвинулся в прихожую, плотно закрыл за собой дверь, вынул из кармана халата очки, надел их, посмотрел сверху вниз и снова повторил:
– Так. Собака?
– Французский бульдог! – с ненавистью сказал Зяма. – С-скотина…
Папуля присел, заглянул за край узорчатого носка, кивнул и, поднимаясь, скомандовал:
– Дюша, промой места укусов водой с хозяйственным мылом, потом намажь кожу вокруг ран йодом и наложи стерильную повязку. Я за машиной. Поедем к хирургу.
Наш папуля – отставной полковник. В лоне семьи он обычно мил и кроток, но уж если отдает распоряжения – хочется встать по стойке «Смирно!» и щелкнуть каблуками. Каблуки я уже успела сбросить, но во фрунт все-таки вытянулась, гаркнула:
– Есть! – и побежала в ванную за мылом.
Папуля за минуту оделся и ушел в гараж. Я перевернула вверх дном все шкафчики, но хозяйственного мыла нигде не нашла и на свой страх и риск заменила его собственным туалетным – самым лучшим и дорогим, с маслом апельсина и пачули.
– Ой, щи-иплет! – ныл Зяма, когда я мылила его щиколотки.
– Ой, жжет! – пищал он, когда я разрисовывала их йодом.
– А нет у тебя бактерицидного пластыря с рисунками? – капризничал он, когда я приступила к сооружению стерильной повязки из бинта и лейкопластыря.
Тут я не выдержала и сердито сказала:
– Слушай, если ты не можешь заткнуться и терпеть молча, говори что-нибудь дельное! Расскажи, например, за что тебя собака покусала?
– Я?! – Зяма искренне возмутился. – Да я эту собаку пальцем не тронул!
– А кого-то, значит, тронул, – догадалась я. – И тоже не пальцем?
Бледные щеки братца окрасились нежным румянцем.
– Так, – сказала я с интонацией папы-полковника. – Живо колись, во что ты опять вляпался! Очередная любовная авантюра?