Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Скотт Берг cтр.№ 117

Учитывая последние новости об ухудшении здоровья Фицджеральда, Перкинс подумывал отправить писателя отдохнуть в какой-нибудь заповедник, где тот смог бы поднять настроение. Макс написал Марджори Ролингс, которая в поисках тихого местечка для написания повести остановилась в городке Баннер Элк в Северной Каролине, неподалеку от Эшвилла. Он решил, что визит к Марджори принесет Фицджеральду большую пользу.

Через день после того, как редактор написал миссис Ролингс, произошло еще одно безрадостное событие. По случаю сорокового дня рождения Фицджеральда газета «New York Post» поместила на первую страницу статью под заголовком «По эту сторону рая». Она представляла собой длинное интервью Майкла Мока, целью которого было определить, насколько в действительности «сокрушен» Скотт Фицджеральд. У Перкинса холодок бежал по спине при одном только чтении, потому что, судя по тексту, можно было подумать, будто Фицджеральд вознамерился уничтожить себя. Мок, очевидно, втерся Фицджеральду в доверие и разговорил его, а затем опубликовал все сказанное, даже то, что для печати не предназначалось.

«Он доверился этому репортеру, – написал Перкинс Хемингуэю, – как и его сиделка, а ведь когда человек нанимает себе профессиональную сиделку, значит, настало время разочароваться в нем. Они оба говорили о том, что не было предназначено для газеты, и репортер должен был об этом знать».

Из прочитанного у Перкинса сложилось впечатление о Фицджеральде как о «совершенно разбитом пьянице, безнадежном и добровольно разрушающем самого себя человеке».

«Это легко может стать для него последней каплей», – написала Максу Марджори Ролингс после прочтения статьи. Она была потрясена, как журналист мог опубликовать такую жестокую статью, хотя сама испытывала огромный соблазн безжалостно высказаться в адрес Фицджеральда. Тем не менее она написала Максу: «Я знаю, как накапливается такое состояние, и мне пришлось сражаться с ним самостоятельно».

У нее за плечами были годы бурного брака и алкоголизма, поэтому она понимала, почему Макс хотел, чтобы она повидалась со Скоттом.

«Этот парень нырнул в бутылку, а… вы знаете, что я тоже прошла через многое, но я против, чтобы и меня туда втянули».

По настоянию Перкинса Фицджеральд согласился встретиться с миссис Ролингс, хотя он был болен и в тот вечер, когда она приехала к нему, лежал в постели с артритом и высокой температурой. Однако, как только она появилась, он оживился.

«Он далеко не так плох, – позже сообщила Перкинсу Марджори. – Я получила абсолютное удовольствие от этой встречи и уверена, что он тоже. Он был нервным, как кошка, но хотя бы не пил: его сиделка спрятала все спиртное». За ланчем они пили только херес и домашнее вино и подняли бокалы за Макса. Они болтали без умолку до половины шестого, пока сиделка Фицджеральда не начала шипеть, что Скотту нужен отдых, и после этого Марджори уехала. Позже она отправила Фицджеральду письмо, в котором уговаривала его дать бой депрессии. Закончила она это письмо признанием: «Если бы только кто-нибудь знал, как призывно иногда смотрел на меня мой славный маленький револьвер тридцать второго калибра».

Макс от души поблагодарил миссис Ролингс за то, что она согласилась повидаться со Скоттом.

«Я знаю его очень давно и очень сильно люблю, так что его благополучие – важный личный вопрос и для меня тоже, – объяснял он. – Я бы сделал что угодно, чтобы увидеть, как он идет на поправку».

Но в течение долгих месяцев Фицджеральд все так же считал, что удача от него отвернулась.

Перкинс попросил еще одного из своих писателей – жившего в Северной Каролине Гамильтона Бассо – нанести Скотту визит. Бассо как раз писал автобиографический роман «Площадь суда» ^[209] под руководством Макса (двадцать лет спустя Макс станет одним из персонажей самой успешной книги Бассо «Вид с вершины Помпей»). Для Бассо встречи с Фицджеральдом были в тягость, но он очень хотел угодить редактору.

Корень проблем Фицджеральда, как и всегда, уходил в пустой банковский счет. Скотт предполагал, что для новой книги понадобится два года отпуска и что в течение этого времени нет никакой возможности сократить ежегодные расходы до цифры ниже восемнадцати тысяч долларов. После того как писатель раздал долги, от наследства почти ничего не осталось. А после финансового фиаско с «Ночь нежна» он уже не мог надеяться на то, что в качестве аванса ему заплатят тридцать шесть тысяч долларов. Фицджеральд размышлял над тем, чтобы выполнить какую-нибудь работу для «Post» или снова отправиться на поиски золота в Голливуд. Но в письме Перкинсу он отмечал: «У меня, разумеется, есть замысел для нового романа, но я боюсь, что в нашем мире ему уготовано место среди ненаписанных книг. Все эти шальные идеи отправить дочь в государственную школу или поместить жену в общественную психушку поступали от моих близких друзей, но все же сломали мой собственный, тонко заточенный карандаш точки зрения на все это».

– Бог мой, – стонал Фицджеральд. – Какая же ужасная вещь – долги.

В том ноябре Фицджеральд выдал своим издателям «бизнес-основания» для будущих запросов, переписав все права, наименования, проценты и имущество матери на издательство Charles Scribner’s Sons.

Перкинс хорошо знал, как писатели обычно реагируют на критику. К примеру, Хемингуэй даже слишком громко и часто повторял, что ему критика безразлична. Томас Вулф, с другой стороны, отвечал на нее пугающе поздно. В последний раз Вулф несколько месяцев страдал молча, и Макс был уверен, что беднягу продолжают мучить картины штампующих его книги Перкинса и «фабрики Scribners». Также редактор знал, что Тома преследуют вопросы Де Вото: достаточно ли быть гением? развился ли он как творец? может ли написать книгу самостоятельно? Вначале Вулф воспринял статью Де Вото как вызов. Приободренный просьбой Перкинса продолжить работу над «объективной» книгой, он писал тысячи слов в день. Но к лету 1936 года его злость породила в нем веру, что он именно такой, каким писали о нем «все Де Вото в мире».

Вулф постоянно препирался с Перкинсом в основном по поводу того, что планировал написать. Теперь он говорил, что в качестве прототипов хочет взять людей, с которыми познакомился в Charles Scribner’s Sons.

«Если уж Том собрался писать о нас, то берегись!» – это на долгие годы стало шуткой Макса. Но тогда он высказал свою тревогу Джону Холлу Уилоку, Чарльзу Скрайбнеру и остальным.

«Чарли отреагировал с юмором. Хотя, смею предположить, в душе он все же переживал. Он отнесся к этому очень легко, словно оно забавляло его. По правде говоря, я был единственным, кто действительно очень переживал, и, скорее, из-за того, что я сам нас во все это впутал», – вспоминал Макс много лет спустя.

Большая часть материала, который использовал Том, была не столько результатом наблюдений, сколько информации, которую Вулф впитывал, когда они с Максом часами прогуливались вдвоем после долгих дней работы над романом «О времени и о реке».