– А где же Зайкин? – остановившись на пороге разгромленного дома, спросил шагавший в авангарде Веткин.
– И спортсменов не хватает! Одним меньше стало! – раскидав доски на полу, Денис обнаружил некомплект лежачих граждан. Полчаса назад их было четверо, а осталось только трое.
– Может, один встал и убежал? – предположил Веткин.
– И нашего Зайкина с собой унес? – съязвил Барабанов. – Ты это представляешь?
Унести слоноподобного Зайкина мог разве что настоящий слон. Слоны на вольном выпасе в окрестностях дачного поселка Бурково до сих пор не встречались.
– Тогда, значит, один из спортсменов встал и убежал, а Зайкин бросился его догонять! – выдал новую версию неутомимый Веткин.
– Ты можешь себе представить бегущего Зайкина? – выгнув бровь, снова спросил Барабанов.
Веткин кивнул, но очень неуверенно. Он присутствовал при том, как сержант Зайкин сдавал очередной зачет по бегу, и помнил выражение лица инструктора, который следил за секундомером. Инструктор громко сетовал на то, что секундомер в специальном расчете на бегущего Зайкина не оснащен часовой стрелкой. Сержант Зайкин перемещался по тартановой дорожке основательно и неторопливо, в характерной манере вымершего динозавра диплодока. Бегущим Зайкина представить можно было, но догоняющим кого-то – никак нет.
– Кстати, лежачих кто-то переодел, они уже не в форме! – заметил наблюдательный Денис. – Интересно, зачем?
– Может, их переодели в чистое, потому что они обделались? – предположил азартный выдумщик Веткин.
Капитан Барабанов сумел удержаться от естественного в данной ситуации вопроса, может ли кто-то представить себе Петю Зайкина переодевающим в чистое кого-нибудь обделавшегося. На роль сестры милосердия сержант определенно не тянул. Поэтому Барабанов в связи со вскользь затронутой темой медицинской помощи спросил другое:
– А где же «Скорая»?
– Я вызывал! – оправдываясь, ответил Веткин.
– Вызови еще раз, – велел капитан. – Да порычи на них, чтобы поторапливались! Тащатся, как эти…
– Как Зайкины! – услужливо подсказал Веткин, не в силах выйти из сложившейся системы образов.
– Третья бригада, где вы? – сквозь хрипы и стоны радиоэфира спросил раздерганный женский голос.
– Едем из Буркова, – ответил одетый в костюм цвета горчичного салата водитель-санитар.
– Трубкин, ты мне лапшу на уши не вешай! Из Буркова они едут! – стервозно завопила диспетчерша. – Только что менты звонили, ждут не дождутся вас в поселке! Опять закатились пиццу лопать? А ну, живо гоните в Бурково! Зеленая, один!
Рация затрещала, словно выматерилась. Водитель и врач переглянулись, а потом, не сговариваясь, обернулись назад. В подвесных люльках кареты лежали два спящих пациента, еще парочка тряслась в креслах, пятый номер вольготно раскинулся на полу.
– Может, мы проглядели кого? – почесал в затылке Василич. – Там темновато было…
– Так мне что, разворачиваться? – спросил Трубкин. И, не дожидаясь ответа, повернул машину обратно в Бурково.
Ворочаясь в стеганом спальнике цвета молодой древесной лягушки, Ваня Горин со стороны напоминал огромную гусеницу, бьющуюся в конвульсиях неизвестной этиологии. Впрочем, полюбоваться Ваниным дебютом в роли насекомого было некому. Многочисленные участники нескольких актов динамичного спектакля, происходящего на даче и прилегающих к ней территориях, отчего-то не задерживались на сцене подолгу. В связи с этим залежавшийся в орешнике Ваня чувствовал себя каким-то невостребованным неликвидом, вроде просроченных консервов «Завтрак туриста». Ване было обидно, по его лицу катились злые слезы. Они смешивались с каплями пота, физиономия Горина сырела, к мокрому лицу противно липла ткань спальника. Все это было гадко и очень, очень несправедливо.
Тяжелее всего активному Ване давалось вынужденное безделье. Когда он очнулся от глубокого сна, вызванного примененным к нему хитрым спецназовским приемом щадящей нейтрализации, все его органы чувств исправно функционировали, но более или менее пригодились Ване только уши. Перед глазами у него было вентиляционное окошко спальника, затянутое частой сеточкой от комаров, сквозь которую смутно виднелась низкая кровля из листвы – и только. Подать голос Горин не мог, потому что рот его был плотно залеплен полоской скотча. Тем же скотчем были связаны его руки за спиной. Таким образом, турист со стажем оказался в унизительном плену спального мешка, длинного и узкого, как чехол целомудренного тюфячка монахини. Вокруг Горина, невидимые и неопознаваемые, бегали, топали, разговаривали и загадочно возились другие персонажи, шуршали шины и гудели клаксоны автомобилей, калитка стучала, как станковый пулемет, а любитель экстрима Ваня Горин загибался, как забытая на блюде несвежая сосиска, и примерно так же был интересен окружающим!
– Му-му, мумуму! – промычал несгибаемый Горин, что в приблизительном переводе с тухлососисочного на разговорный русский означало: «Нет уж, фигушки!»
Ваня не желал пассивно лежать на сцене действия, играя роль бессловесной бутафории!
Сосредоточенно ворочаясь в своем мешке, он добился того, что сумел покинуть належенное место под орешником и медленно, рывками, покатился в сторону леса. К сожалению, естественный уклон почвы уводил сосредоточенно кувыркающегося Ваню прочь от дачи Кузнецовых, зато приближал его к собственному автомобилю, конспиративно припаркованному в редком березняке под прикрытием одинокого стога сена. Правда, каким образом он переместится из застегнутого спальника в салон своей «семерки», Горин еще не придумал. Трюк этот с завязанными за спиной руками мог проделать разве что фокусник Гудини.
К счастью, Ване повезло встретить на своем тернистом и кочковатом жизненном пути подходящих людей.
Переползая через протоптанную в лесочке тропинку, Ваня оказался на пути дачницы Сумкиной, которая мирно следовала к своему дому в центре поселка от автобусной остановки на шоссе. Руки пожилой женщины оттягивали пакеты с продуктами, а глаза были прикованы не к тропинке под ногами, а к алой бейсболке семилетней внучки Сонечки. Легконогая девочка скакала обочь дорожки и без разбору собирала в букет лесную зелень с таким энтузиазмом, что позавидовала бы и настоящая голодная коза. Бабушка внимательно следила за перемещениями внучкиной опознавательной красной шапочки из опасения, что увлекающаяся детка в ботаническом порыве излишне углубится в лес и заблудится.
Сонечка была девочкой городской, ее воспитанием и образованием в отсутствие вечно занятых родителей занимался в основном телевизор. Представление о жизни в сельской местности девочка имела примерно такое же, как мультипликационный попугай Кеша, восторженно восклицавший: «А тут свекла заколосилась, и куры понеслись!»
Поэтому, когда из зарослей реликтовых хвощей на тропинку под ноги оторопевшей бабушке Сумкиной замурзанным кулем выкатился упакованный в стеганый зеленый спальник Ваня Горин, девочка, в отличие от бабушки, не растерялась.