– О господи!
Макс прижал платок к глазам, как будто пытаясь стереть видение:
– Она умерла от одного вида ночного гостя. Ее бедная дочь решила, что это пятно от воды, трубы протекли. Представляешь, что она подумала бы обо мне, если бы я пытался объяснить, почему ее мать умерла от страха? Кто вообще может мне поверить? Любой посчитает сумасшедшим. Я не могу обратиться ни в полицию, ни даже в церковь. Ты видел достаточно, чтобы это понять.
– Ты все знал и подверг нас опасности…
– Кайл! Я не знал. Я сам понял только в процессе.
– Не ври мне.
– Думай как хочешь, – Кайлу вдруг показалось, что Макс устал не меньше него. Он потянулся к бренди, тяжело дыша. – Да, я не рассказал тебе о некоторых фактах, которые знал, но лишь потому что они были невероятными. Я не думал, что дойдет до такого. Что она… что она, в принципе, сможет все это сделать.
– Да кто? О чем ты?
– Нас убивают, потому что мы совершили самое страшное преступление против нее. Бросили ее. Это ее месть.
– Макс, ты говоришь о сестре Катерине? Она умерла в семьдесят пятом году.
Соломон не счел это замечание достойным внимания и продолжил говорить будто бы сам себе:
– Если ты совершил ужасное преступление, то постараешься уничтожить улики. Так поступают тираны. Всегда поступали.
– Да о чем ты?
Макс посмотрел на Кайла, как старый мудрец на молодого идиота:
– Это больше не должно тебя волновать.
– Что?
– Выслушай меня, пожалуйста. Я прошу об одном, последнем одолжении. Я могу только надеяться, что с тобой и Дэном все будет… хорошо. Я полагал, что только те, кто был связан с нею в Храме, могут погибнуть таким неприятным образом. Но когда я поручил тебе съемку фильма, то навел их и на тебя. Я должен был все понять раньше.
– Я думал, ты понимал, что делаешь.
Макс посмотрел на свои руки, которыми беспокойно водил по одеялу:
– Возможно… возможно, мое желание отыскать истину и уберечь себя было сильнее заботы о других. Я готов это признать, если тебе станет легче.
От этой жалости к себе Кайлу захотелось ударить Макса по голове стулом. Он глубоко вздохнул и сделал глоток бренди. Его тут же чуть не стошнило.
– Вот мы наконец говорим, Макс. Ты, кажется, в кои-то веки говоришь мне правду. Пожалуйста, продержись еще немного, пока я не пойму, что со мной случится, когда я вернусь в свою занюханную квартиру и ночью впаду в кому. От истощения из-за проклятой постановки. И в таком состоянии я не смогу защититься от твари, которая умеет проходить сквозь стены. Прямо сейчас речь идет о моей жизни, урод!
Макс устало закрыл глаза. Потом открыл, приподнял выщипанную бровь:
– Завтра я переведу тебе оговоренную сумму. Будь так любезен, раздели ее с Дэном. Считай это ранней компенсацией за то, во что я тебя втянул. И позволь тебе напомнить, что, даже если ты смонтируешь фильм, он остается собственностью «Ревелейшн Продакшнз», и ты ни при каких обстоятельствах не имеешь права кому-либо его демонстрировать. До тех пор пока я не решу начать распространение.
– Ты не в том положении, чтобы выдвигать мне требования.
Перспектива финансового краха отравила последние два года жизни Кайла. То, что крупная сумма должна была на него свалиться накануне смерти, казалось символичным, если не уместным совпадением. От столь злой иронии ему, казалось, стало еще хуже, если это вообще было возможно. Судя по всему, было.
– Нет, но с этим вполне справится мой адвокат. Я оставил инструкции относительно судьбы фильма после моей… после того как моя участь будет решена. А это произойдет скоро, – Макс почти выплюнул последнее слово. Кровь, которая еще оставалась в его высохшем теле, отхлынула от кожи. – Видит Бог, ты получишь свой фильм. Когда-нибудь. И эта история…
– Фильм? Макс, я могу не дожить до утра. Мне плевать на этот проклятый фильм. И, судя по тому, сколько комнат ты позапирал, довольно скоро старые друзья придут к тебе в постельку.
Макс сжал кулаки:
– Пожалуйста, не говори так!
– Ты ведешь себя как плохой политик. Столько слов, а, что происходит, ты мне так и не сказал. Макс, мы напрасно теряем время!
– Я как раз к этому подходил, – старик перевел дыхание, – завтра ты летишь в Антверпен. И…
– Стоп. Антверпен? А Голландия-то тут при чем?
– Бельгия.
– Да какая на хрен разница. Я никуда не поеду. Ты, вообще, слышал, о чем я тут говорил?
– В Антверпене есть частная галерея…
– Макс!
– Кайл! Захлопни пасть!
Ошеломленный, Кайл повиновался.
– Спасибо, – кивнул Макс, – итак, галерея. Там хранится триптих фламандского художника Никласа Ферхюльста. Вряд ли ты о нем слышал. Он был сыном богатого купца, и он выжил. Выжил после чего-то столь ужасного, что можно понять, лишь взглянув на его работы и осознав их. Это невозможно описать словами.
– Картины…
Макс повысил голос:
– Именно в его необыкновенных работах заключена история, которую ты ищешь. Последняя репродукция датируется двадцатыми годами, тогда сделали несколько фотографий картины и опубликовали в книге, которую давно не найти. Других следов этого триптиха не существует. О нем забыли. Те, кто знает о его существовании, полагают, что он был уничтожен во время Второй мировой. Считается, что он… приносит несчастье. Но я могу организовать для тебя частную экскурсию. – Кайл попытался вмешаться, но Макс поднял руку и заговорил громче: – Семья, владеющая им, очень эксцентрична, как и их коллекция. Я подружился с ними во время своих изысканий по истории Храма Судных дней. И я обнаружил, что они знают о том, что мы сейчас испытываем. Это одна из основных причин, по которой они держат картину в тайне.
Макс отвернулся от Кайла и погрузился в неприятные воспоминания.
– На случай, если ошибки повторятся… В другие времена… И это случилось. Причем не раз со времени написания картин.
Кайл покачал головой:
– Макс. У меня нет времени разъезжать по Бельгиям и смотреть на картинки. Я имею в виду… Наши жизни в серьезной опасности. Прямо сейчас.
– Значит, наша совместная работа закончилась. Ты можешь идти.
Кайл упал на стул и закрыл лицо ладонями. Все бесполезно. Зря он надеялся, что придет сюда и Макс выложит ему правду. Опять ложь, опять загадки, еще одно путешествие. Доколе? Пока не найдут его труп с глазами и ртом, распахнутыми от ужаса? «Или ничего не найдут». Он поежился.
– Если я уйду прямо сейчас, со мной все будет в порядке? А с Дэном?
Макс поджал губы и как-то сжался, будто бы всем своим видом говоря: «А что я могу поделать?»