Я тем временем пошла на поклон к Мамаю. Чтобы задобрить главного редактора, отчиталась о выполнении утреннего боевого задания, а потом смиренно попросила разрешения разместить в вечерних новостях нашу «висячку».
– Новостной блок уже собран, теперь все изменения только через директора, – отбоярился от меня трусоватый главред.
Директор наш, деловой человек со звучным именем Василий Онуфриевич Гадюкин, эрудицией не блещет, для блеска у него есть лысина. В свете близкой настольной лампы она сияла и напоминала действующую модель луны из школьного кабинета астрономии. Я экономно, стараясь не употреблять трудных для понимания слов и конструкций, сформулировала свою нижайшую просьбу.
– Татьяна Ларина? – Гадюкин подкатил глаза под лоб. Лоб у него был низкий, а глазки маленькие, так что все совпало. – Гм… Удивительно знакомое имя…
– Пушкин, «Евгений Онегин», – кротко подсказала я.
– Что, они тоже пропали? – нахмурился директор.
– Нет-нет, с ними все в порядке, – поспешила заверить я, мысленно выругав себя за то, что упоминанием лишних имен усложнила начальнику понимание сути вопроса. – Так можно нам дать объявление о потерявшейся пожилой женщине? Ее судьбой живо интересуется Андрей Иванович Сидоркин.
– Сидоркин? – Василий Онуфриевич повторил пантомиму. – Знакомое имя…
– Начальник пресс-службы ГУВД края, – объяснила я.
Это словосочетание нашему директору было гораздо памятнее, чем бессмертное творение в стихах и его автор.
– Что за вопрос! – строго сказал Гадюкин. – Если милиция просит, мы обязаны пойти навстречу! Идите!
– Навстречу или вообще?
Директор неопределенно махнул рукой, и я удалилась, осмотрительно решив не настаивать на уточнении, куда конкретно мне велено идти. Рабочий день подошел к концу, так что вполне можно было идти домой. Туда я и направилась, но на полпути, уже в трамвае, получила телефонограмму от Лазарчука.
– Я ее нашел, – коротко сообщил Серега.
– Слава богу! – горячо вскричала я, удивив своей репликой других пассажиров трамвая.
Блеклая особа с постным лицом, представительница какого-то тупикового ответвления христианства, тут же подошла ко мне с предложением ознакомиться с текстом душеспасительной брошюрки «Что такое ад и за что вы в него попадете», но я вежливо отказалась и поспешила выйти из вагона. Не знаю доподлинно, что такое ад, но мне иногда кажется, что я уже там.
Это малоприятное ощущение посетило меня вновь, едва я открыла дверь своей квартиры. Из дальней комнаты несся самозабвенный детский рев, в котором мелодичные тирольские рулады и переливы перемежались пронзительным поросячьим визгом. Фоном размеренно и грозно грохотали африканские барабаны.
– Женя, что случилось? – встревоженно крикнула я няне, которая вышла мне навстречу.
Голова Евгении была туго перевязана белым вафельным полотенчиком, что придавало ей большое сходство с красным командиром, тяжело раненным в боях за лучшее будущее трудового народа. Трудовой народ олицетворял собой мой муж Колян, поникший на диване с таким видом, который яснее всяких слов говорил: светлое будущее ему совершенно необходимо, но надежда на его скорое обретение почти умерла.
– Ничего страшного! Просто Масяня угодил под поезд! – перекрикивая вопли, в незначительной степени приглушенные закрытой дверью детской, ответила няня.
– Что?!
Я уронила на пол пакет с купленными по дороге продуктами и, не разуваясь, побежала в детскую.
Мася с зажмуренными глазами лежал на полу и молотил по нему пятками, отбивая такт своему реву. Рядом лежала большая плоская коробка с игрушечной железной дорогой, свалившаяся с верхней полки стеллажа. Я поняла, под какой поезд попал мой неугомонный ребенок, и почти успокоилась. Успокоиться полностью мешали Масины вопли. Я присела над ребенком, осмотрела его, никаких повреждений не обнаружила и потрясла за плечо:
– Колюша! Мама пришла!
– Ма-а-а-а! – рев обогатился осмысленными фонемами.
– На Колю свалился поезд? – сочувственно спросила я.
– Со шка-а-афчика!
– Как обидно! – сказала я. – Думаю, будет справедливо, если теперь Коля свалится на поезд.
– Со шкафчика? – Ребенок перестал орать и с задумчивым интересом посмотрел сначала на коробку, а потом на стеллаж.
– Со шкафчика лучше не надо, – я пошла на попятную. – Шкафчик высокий, ты можешь промахнуться. Ограничимся табуреточкой.
Детские слезы мгновенно высохли. Масяня сбегал в кухню за табуретом, влез на него и с боевым индейским кличем обрушился на злосчастную коробку примерно так же, как это делают борцы в сумо. Протестующе заскрипел помятый пенопласт. Я надеялась, что он уберег от множественных переломов пластмассовые рельсы.
– Я вам больше уже не нужна? – в комнату заглянула няня. Полотенчико с головы она уже сняла и помахивала им, как белым флагом капитуляции. – До свидания, Коля!
– Иди, няня, отдыхай! – великодушно молвил маленький тиран, помахав ручкой.
Из гостиной донесся протяжный стон Коляна, которого в ближайшее время ждал исключительно активный отдых, на организацию которого наш сынишка не жалеет ни своих, ни родительских сил. В прихожей хлопнула дверь, почему-то не один раз, а дважды.
– Кто там пришел? – спросил чуткий Мася.
– И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла! – громко продекламировала в ответ Ирка. – И много-много радостей детишкам принесла!
– Только детишкам? – огорчился Колян. – А как же их родителям? Они тоже остро нуждаются в радостях!
– Где елочка? – завертел головой Масяня, безошибочно узнавший новогодний стишок.
– Ну не только елочка может быть нарядной и приносить радость, – заявила Ирка.
В логике подружке отказать было трудно, но Масю убедить не так-то просто.
– Где радость? – требовательно спросил ребенок.
Ирка похлопала себя по карманам, вытащила дежурный шоколадный батончик и протянула Масе:
– Вот радость.
С этим нельзя было спорить.
– Можно, я тоже спрошу? – подал голос Колян. В нем звучала робкая надежда. – Где праздник?
– А вы разве ничего не знаете? – удивилась Ирка. – Праздник у Сереги Лазарчука. Он сегодня спас от лифтового маньяка подружку кого-то крутого толстопуза, и тот в благодарность презентовал ему новый холодильник. Говорят, совершенно роскошный агрегат, техника двадцать второго века, супернавороченная модель, эксклюзив из Японии. Лазарчук зовет нас его обмывать. Холодильник большущий, обмывать придется долго, так ночевать будем в гостях. Берите пижамы – и вперед, мы с Моржиком за вами приехали.
– Японский холодильничек на праздник к нам придет! – на мотив все той же песенки про елочку обрадованно запел Колян, мигом вскочив с дивана. Он шмыгнул в прихожую и проворно зашнуровал кроссовки. – И много-много вкусного с собою принесет!