Русские были и небылицы - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Кузнецов cтр.№ 35

Выше Камышина, верст за сорок, показывают бугорок Стеньки Разина, а верст на восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина тюрьма; в старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что пленному выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду.

Ниже Камышина, возле Караваинки и у Дубового посада, стоит еще по бугру – и они – Стенькины. Весной в глубокие ущелья первого из них заливается полая вода, и бугор высится над рекой, как скалистый остров.

И Уракову гору укажут вам недалеко от колонии Добринки. Это высокий, саженей в семьдесят бугор, из которого убитый Стенькой Ураков, говорит предание, еще семь лет после смерти кричал зычным голосом проходившим по Волге судам:

– При-во-ра-чи-вай!

Где только не жил Стенька – по рассказам! Пещеру его показывают и в Жигулях; толкуют про подземный ход в несколько саженей, вырытый им. Про Стенькины ходы говорят и в Симбирске. Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком здесь нет столько преданий, как об этом удалом разбойнике – чародее-богатыре.

Пугачев человек был добрый. Разобидел ты его, пошел против него баталией… на баталии тебя в полон взяли; поклонился ты ему, Пугачеву, все вины тебе отпущены и помину нет! Сейчас тебя, коли ты солдат, а солдаты тогда, как девки, косы носили, – сейчас тебя, друга милого, по-казацки в кружок подрежут, и стал ты им за товарища. Добрый был человек: видит кому нужда, сейчас из казны своей денег велит выдать, а едет по улице – и направо, и налево пригоршнями деньги в народ бросает… Придет в избу, иконам помолится старым крестом, там поклонится хозяину, а после сядет за стол. Станет пить – за каждым стаканчиком перекрестится! Как ни пьян, а перекрестится! Только хмелем зашибался крепко!

Ну а кто пойдет супротив его… Тогда что: кивнет своим – те башку долой, те и уберут! А когда на площади или на улице суд творил, там голов не рубили, там, кто какую грубость или супротивность окажет, – тех вешали на площади тут же. Еще Пугач не выходил из избы суд творить, а уж виселица давно стоит. Кто к нему пристанет, ежели не казак, – по-казацки стричь; а коли супротив него – тому петлю на шею! Только глазом мигнет, молодцы у него приученные… глядишь, уж согрубитель ногами дрыгает…

Как услышал барин курмачкасский о приближении Пугачева, тотчас оседлал лошадь, бросил дом и семью на Божью волю и ускакал в дальнюю деревню. Взрослая дочь барина придумала способ спастись от разбойников: она взяла у своей сенной девки сарафан, рубашку, платок и все принадлежности одежи, принарядилась и села прясть в крестьянской избе, чтобы не узнали ее пугачевцы. Но та же горничная, которая дала ей свое платье, первая указала мятежникам, где скрывается ее барышня, потому что она лиха была до прислуги. Тогда схватили барышню-невесту в избе, выволокли за длинные волосы на улицу и задушили на виселице. Мать ее, курмачкасская барыня с грудным младенцем, убежала в лес, куда принесли слуги колыбель, повесили на суке дерева и качали барчонка; но и боярыню выдали свои крепостные крестьяне, указав мятежникам место, где она скрывается с малюткой. Прискакали туда казаки, повесили барыню на дереве, на котором находилась люлька, а ребенка задушили. Когда усмирили волнение и улеглась сумятица в Симбирской губернии, вернулся назад в село Курмачкасы барин; но никого уже не нашел из своего семейства, только указали ему место в лесу, где погибла его супруга, и он отыскал там люльку своего ребенка. Желая чем-нибудь отличить это место, помещик, по совету священника, устроил там пчельник с условием, что выручаемый с него воск жертвовать в церковь на помин погибших душ боярских. С той поры и получило это лесное урочище название Барчонкова пчельника.

В Ставропольского уезде (Самарской губ.), в селе Старом Урайкине, побывал Пугач и с помещиками обращался круто: кого повесит, кого забором придавит…

Была в Урайкине помещица Петрова, с крестьянами очень добрая (весь доход от имения с ними делила); когда Пугач появился, крестьяне пожалели ее, одели барышню в крестьянское платье и таскали с собой на работы, чтобы загорела и узнать ее нельзя было, а то бы и ей казни не миновать от Пугача.

Когда Пугачев сидел в Симбирске, заключенный в клетку, много народу приходило на него посмотреть. В числе зрителей был один помещик, необыкновенно толстый и короткошеий. Не видя в фигуре Пугачева ничего страшного и величественного, он сильно изумился.

– Так это Пугачев, – сказал он громко, – ах ты дрянь какая! А я думал он бог весть как страшен.

Зверь зверем стал Пугачев, когда услышал эти слова, кинулся к помещику, даже вся клетка затряслась, да как заревет:

– Ну, счастлив твой бог! Попадись ты мне раньше, так я бы у тебя шею-то из плеч повытянул!

При этом заключенный так поглядел на помещика, что с тем сделалось дурно.

Когда поймали Пугача и засадили в железную клетку, скованного по рукам и ногам в кандалы, чтобы везти в Москву, народ валом валил и на стоянки с ночлегами, и на дорогу, где должны были провозить Пугача, – взглянуть на него. И не только стекался простой народ, а ехали в каретах разные господа и в кибитках купцы.

Захотелось также взглянуть на Пугача и Салтычихе. А Салтычиха эта была помещица злая-презлая, хотя и старуха, но здоровая, высокая, толстая и на вид грозная. Да как ей и не быть толстой и грозной: питалась она – страшно сказать – мясом грудных детей. Отберет от матерей, из своих крепостных, шестинедельных детей под видом, что малютки мешают работать своим матерям, или что-нибудь другое тем для вида наскажет, – господам кто осмелится перечить? – и отвезут-де этих ребятишек куда-то в воспитательный дом, а на самом деле сама Салтычиха заколет ребенка, изжарит и съест.

Дело было под вечер. Остановился обоз с Пугачом на ночлег. Приехала в то село или деревню и Салтычиха: дай, мол, и я погляжу на разбойника-душегубца, не больно, мол, я из робких. Молва уже шла, что когда к клетке подходит простой народ, то Пугач ничего – разговаривал, а если подходили баре, то сердился и ругался. Да оно и понятно: простой черный народ сожалел о нем… А дворяне более обращались к нему с укорами и бранью: «Что, разбойник и душегубец, попался!»

Подошла Салтычиха к клетке. Лакеишки ее раздвинули толпу.

– Что, попался, разбойник? – спросила она.

Пугач в ту пору задумавшись сидел, да как обернется на зычный голос этой злодейки и – Богу одному известно, слышал ли он про нее, видел ли, или просто-напросто не понравилась она ему зверским выражением лица и своей тушей, – как гаркнет на нее, застучал руками и ногами, даже кандалы загремели, глаза кровью налились. Ну, скажи, зверь, а не человек. Обмерла Салтычиха, насилу успели живую домой довезти. Привезли ее в имение, внесли в хоромы, стали спрашивать, что прикажет, а она уже без языка. Послали за попом. Пришел батюшка. Видит, что барыня уже не жилица на белом свете, исповедал глухою исповедью, а вскоре Салтычиха и душу грешную Богу отдала. Прилетели в это время на хоромы ее два черных ворона…