Бенгт Янгфельдт:
«Его опасения подтвердились: в наполненной снегом ванне охлаждалось сорок бутылок шампанского, праздник длился всю ночь, многие – вопреки аскетичным традициям Лефа – опьянели, кто-то уснул, кто-то ушёл домой на четвереньках в холодной ночи».
Нельзя не отметить ещё одного обстоятельства. Высмеяв Осипа Брика в «Клопе», а в «Бане» назвав «сволочами» и «мразью» Бриков и Агранова, Маяковский продолжал вести себя так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло, и убеждал всех, что его пьесы созданы на основе газетных материалов.
Самое интересное, что Асеев, Кирсанов и некоторые другие рефовцы, как бы копируя Маяковского, вели себя точно так же, как он – как будто ничего особенного не случилось. Хотя именно от их демонстративного отказа участвовать в подготовке юбилейной выставки, она и не состоялась в назначенный срок. Складывается ощущение, что эта отобранная Бриками группа каждый свой шаг делала по их подсказке: дескать, ведите себя так, как ведёт себя автор «Бани». Иными словами, рефовская «фронда» была умело подготовлена.
Да, Асеев придумал юморное прозаическое поздравление, которое сам собирался озвучить, а Кирсанов сочинил весёлые частушки, которыми предстояло чествовать юбиляра. Но в этих шуточных строках таились очень обидные подковырки.
Наступило 30 декабря.
Павел Лавут:
«Маяковского попросили явиться попозже».
Наталья Брюханенко:
«Маяковский был изгнан на целый день из дому, и в квартире шло приготовление к вечеру. Комнаты украшены плакатами, раздвинута мебель, устроена выставка книг и фотографий».
Павел Лавут:
«Столовый стол вынесли, иначе гости не уместились бы в комнате. Сидели на диванчиках с матерчатыми спинками, прибитыми к стенам, на подушках, набросанных по полу.
До прихода гостей явился М.М.Яншин, чтобы помочь разложить и развесить экспонаты. Мы с ним притопывали афиши даже к потолку. Наискосок красовалась длинная лента: "М-А-Я-К-О-В-С-К-И-Й
От Мейерхольда привезли корзины с театральными костюмами».
Наталья Брюханенко:
«Мы изо всех сил старались, чтоб вечер был пышный и весёлый».
Гостей на праздничное чествование собралось действительно много. По воспоминаниям Натальи Брюханенко, на этой вечеринке кроме неё были Мейерхольд с Зинаидой Райх, Василий Каменский с гармонью, Николай Асеев, художник Николай Денисовский, Семён Кирсанов, Алексей Кручёных, Сергей Третьяков, Лев Кассиль, Лев Кулешов с Александрой Хохловой, дочь Александра Краснощёкова Луэлла, художник Владимир Роскин, Давид Штеренберг, Павел Лавут и Лев Гринкруг. Приехали (с жёнами) Яков Агранов, Михаил Горб, Лев Эльберт и Валерий Горожанин. Самыми последними – после окончания спектакля – прибыли Вероника Полонская и Михаил Яншин.
Странно, но никто из тех, кто присутствовал на том вечере, не упомянул лефовца Владимира Силлова. Был ли он среди гостей? Должен был быть! И не один, а с женой Ольгой. Но почему-то никто не сказал о нём ни слова.
Четвёртый «укол»
Гостей встречала Лили Брик. Она была в полупрозрачном платье, которое по её заказу купил в Париже Маяковский. Лили Юрьевна надевала этот последний крик заграничной моды на голое тело. К этому следует добавить, что она пригласила на юбилейное празднество своего очередного возлюбленного – Юсупа Абдрахманова, не сводившего с неё восторженных глаз и не отступавшего от неё ни на шаг. Всё это выглядело предельно вызывающе и демонстративно.
Павел Лавут:
«Посреди комнаты уселся с гармонью Василий Каменский».
Наконец появился виновник торжества, который весь день провёл в своей комнате-лодочке в Лубянском проезде.
Галина Катанян:
«Юбиляра приводят в столовую и усаживают посреди комнаты. Он немедленно поворачивает стул спинкой к себе и садится верхом. Лицо у него насмешливо-выжидающее.
Хор исполняет кантату с припевом:
Владимир Маяковский,
тебя воспеть пора,
от всех друзей московских:
Ура! Ура! Ура!
Произносится несколько торжественно-шутливых речей. Под аккомпанемент баяна, на котором играет Вася Каменский, я пою специально сочинённые Кирсановым частушки…»
Но воспевался в этих «частушках» не Маяковский, а другие рефовцы:
«Кантаты нашей строен крик,
Наш запевало Ося Брик!
И Лиля Юрьевна у нас
Одновременно альт и бас!»
Павел Лавут:
«Юбиляр… нацепил маску козла и серьёзным блеяньем отвечал на все «приветствия»…
Николай Асеев перевоплотился в критика-зануду, который всю жизнь пристаёт к Маяковскому. Он произносит путаную, длиннющую речь».
Пётр Незнамов:
«Асеев пародировал тех, кто ходил „на всех МАППах, РАППах и прочих задних Лапах“ и по мере сил мешал Маяковскому».
Павел Лавут:
«Маяковский блеял, Каменский на гармошке исполнил громкий туш.
Смеялись до слёз».
Пётр Незнамов:
«Потом ужинали и пили шампанское. Было на редкость весело и безоблачно».
Затем под ту же гармонь Василия Каменского принялись танцевать и вовлекли в это дело даже Маяковского, который лихо отплясывал с разными дамами. Хотя практически все биографы поэта пишут, что танцевать он не умел, Галина Катанян с этим не согласилась, написав, что Маяковский был…
«…немножечко мешковат благодаря своим крупным размерам. Несмотря на это он двигался легко и танцевал превосходно».
По словам участников юбилейного вечера, оставивших воспоминания, настроение у всех было празднично-весёлое. Только тот, кому он посвещался, был не в себе.
Наталия Брюханенко:
«Маяковский в этот вечер был не весёлый».
Вероника Полонская:
«На этом вечере мне как-то было очень хорошо, только огорчало, что Владимир Владимирович такой мрачный.
Я всё время подсаживалась к нему, разговаривала с ним и объяснялась ему в любви. Как будто эти объяснения были услышаны кое-кем из присутствующих.
Помню, через несколько дней приятель Владимира Владимировича – Лев Александрович Гринкруг, когда мы говорили о Маяковском, сказал:
– Я не понимаю, отчего Володя был так мрачен: даже если у него неприятности, то его должно обрадовать, что женщина, которую он любит, так гласно объясняется ему в любви».
Обратим внимание на неожиданное появление на этом празднестве Льва Гринкруга. Ведь он, как сообщают его биографы, в конце 1925 года уехал в Париж, стал заниматься финансовой деятельностью и в Советский Союз возвращаться отказался. А новый 1930 год он встречал в Москве! Мы уже говорили о том, что ещё осенью 1929 года в связи с побегом Беседовского Лубянка отозвала из Франции всех своих сотрудников-агентов, и Лев Гринкруг оказался в их числе. Впрочем, до сих пор не ясно, кто отдал ему приказ вернуться. Кто-то из руководства ОГПУ? Или его вызвал Агранов, чтобы подключить к своей мстительной затее?