Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Филатьев cтр.№ 104

За три дня около гроба прошли толпы главным образом никогда не читавших Маяковского – в цепи проходивших были старушки «былых времен», какие-то отставные военные, молочницы, бабы с грудными детьми и даже попы».

Галина Катанян:

«Всё кончено…

Открываются двери, и стоящие в цепи милиционеры снимают шапки. В суровом молчании стоит в весенних сумерках громадная толпа с обнажёнными головами».

Бенгт Янгфельдт:

«Несмотря на то, что в записной книжке Маяковский написал, что “в случае его смерти” надо информировать Элли Джонс, она об этом узнала от своего мужа Джорджа Джонса, который однажды пришёл домой и сообщил ей: “Твой друг умер”».

Через несколько дней после прощания с Маяковским Лили Брик написала Эльзе в Париж:

«Я знаю совершенно точно, как это случилось, но для того, чтобы понять это, надо было знать Володю так, как знала его я».

В том же письме есть и фраза, которую мы уже приводили:

«Застерлился он при Норе, но её можно винить, как апельсиновую корку, об которую поскользнулся, упал и разбился насмерть».

В воспоминаниях Вероники Полонской есть такие слова:

«Я убеждена, что причина дурных настроений Владимира Владимировича и трагической его смерти не в наших взаимоотношениях. Наши размолвки – только одно из целого комплекса причин, которые сразу на него навалились…

Я не знаю всего, могу только предполагать и догадываться о чём-то, сопоставляя всё то, что определяло его жизнь тогда, в 1930 году.

Я считаю, что наши взаимоотношения являлись для него как бы соломинкою, за которую он хотел ухватиться».

Мы тоже попробуем «сопоставить» то, что происходило тогда.

Через пять дней после кремации Маяковского, Лили Брик получила от помощника прокурора Московской области ценности, оставленные ушедшим поэтом. Сохранилась расписка:

«Мною получены от П.М.О. Пр-ра т. Герчиковой обнаруженные в комнате В.В.Маяковского деньги в сумме 2113 руб. 82 коп. и 2 золотых кольца. Две тысячи сто тринадцать рублей 82 ки2 зол. кольца получила Л.Брик.

21.4.30.»

Валентин Скорятин прокомментировал этот документ так:

«Могу представить, какие эмоции эта бумага вызовет у поклонников поэта! Лиля Юрьевна, не состоявшая (при живом-то муже!) ни в каких официальных родственных отношениях с Маяковским, ни с того ни с сего получает деньги и вещи, найденные в его комнате, а затем и всё его наследство – и в материальных ценностях, и в бесценных архивах, являющихся, по существу, народным достоянием. Юридический и нравственный нонсенс!»

Вскоре появился в продаже и журнал «Печать и революция». Об этом событии Валентин Скорятин написал:

«Злополучный мартовский номер был задержан и вышел в свет уже после смерти поэта. В нём всё же появился изъятый ранее снимок Маяковского, а кроме того, редакция ещё успела напечатать и некролог».

В том некрологе, в частности, говорилось:

«Никто не сможет отнять Маяковского у пролетарской революции, никто не сможет опорочить его дело всякого рода аналогиями, намёками, сопоставлениями…»

Впрочем, никто, вроде бы, и не собирался «опорочить» ушедшего поэта. А вот узнать подлинную причину его смерти хотели очень и очень многие. Валентина Ходасевич высказалась по этому поводу так:

«Только понять – невозможно! Я думаю, что и до сих пор кто-то подозревает, кому-то кажется, что знает, кто-то „точно“ знает. Но нет! Конечно, до конца знал только сам Маяковский».

Александр Михайлов назвал вообще бессмысленной любую попытку разгадать, из-за чего тот или иной человек расстаётся с жизнью:

«Человек, добровольно уходящий из жизни, уносит с собой тайну ухода. Никакие объяснения (в том числе и его собственные) не проникают в подлинную суть поступка. Они лишь приоткрывают завесу над входом в тайну – сама же тайна скрыта печальным финалом единичной жизни».

Валентин Скорятин:

«О последних месяцах, днях и даже часах жизни поэта написано немало… И всё же трудно мне освободиться от ощущения, что сказано ещё далеко не всё. И многое осталось в тени. Какие-то важные факты упущены, бытовые, на первый взгляд несущественные обстоятельства не прописаны, и, наконец, мне кажется, что атмосфера, которая складывалась вокруг Маяковского в те дни, восстановлена не во всей полноте».

Попробуем продолжить «восстановление» той «атмосферы», выводя из «тени» ещё «какие-то важные факты».

24 апреля 1930 года вышла «Однодневная газета Ленинградского Отдела Федерации Объединений Советских Писателей», названная «ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ». В ней было помещено «Открытое письмо первой ударной бригады поэтов ЛАППа», которое завершалось фразой:

«Осуждая дезертирство с фронта классовой борьбы В.Маяковского, мы заявляем: „Руки прочь от памяти поэта всех тех, кто на этом основании постарается умалить колоссальное значение поэта в деле создания пролетарской поэзии“».

В той же газете была помещена заметка «От секретариата РАПП», в которой говорилось:

«У этого огромного поэта, призывавшего миллионы трудящихся к революционной переделке жизни, не хватило сил для переделки своего собственного узко-личного семейно-бытового уголка…

Отвергнутый Маяковским, но не преодоленный до конца индивидуализм дал себя знать с неожиданной разрушающей силой».

Поэт Алексей Петрович Крайский (Кузьмин) там же написал:

«Русская литература полна трагических гибелей. Пушкин, Лермонтов, Гаршин, Успенский, Есенин – факты достаточно тяжёлые, памятные, незабываемые. Однако их тяжесть смягчалась, разряжалась негодованием ли против обстановки и общества, жалостью ли к неуравновешенности и болезненности погибших… В гибели Маяковского нет ни того, ни другого, нет никаких смягчающих обстоятельств. Какая-то тупая, каменная, бессмысленная нелепость! Она давит, она закрывает всякие человеческие чувства: жалеть – нельзя, ненавидеть – некого».

Писатель Борис Лавренёв:

«Есть люди, обрывающие свои дни потому, что они безнадёжно отстают от жизни и, несмотря на все усилия, не могут шагать рядом с эпохой.

С Маяковским обратное. Маяковский перешагнул эпоху и её быт. Маяковский во весь рост стоял уже в грядущем и широко раскрытыми глазами видел грядущие формы жизни и кричал о них».

Постоянный оппонент Маяковского Вячеслав Павлович Полонский (Бусин) высказался о нём так:

«Его можно было любить. Его можно было отвергать. К нему нельзя было лишь оставаться равнодушным. Это потому, что в поэзии его горел настоящий огонь, обжигающий и неостывающий».