– Тогда сам сундук помешает нам вылезти, потому что наглухо перекроет доступ к люку! – ехидно, но резонно заметил Виталик. – То есть откинуть крышку сможет только кто-то другой, кого не будет с нами в подполье! Ты хочешь взять нам в помощь третьего?
– Я против, с третьим придется делиться, – быстро возразил Сергей.
– Тогда придумай что-нибудь получше, – посоветовал Виталик.
– Обязательно придумаю, – досадливо пообещал старший. – Вот прямо сейчас пойду и буду думать, а ты все-таки останешься и будешь следить за домом! Мы не знаем, ночует ли дамочка в своей разгромленной хате! Вдруг она уйдет куда-нибудь на всю ночь? Это была бы большая удача!
Скрепя сердце Виталик согласился остаться на стреме, только потребовал привезти ему какой-нибудь еды. Сергей на верной «Ниве» птицей слетал к себе домой – благо сантехники работали в родном микрорайоне! – и притащил прочно оседлавшему лавочку Виталику пару супергигантских бутербродов, свои темные очки и парик своей же супруги Натальи. Парик, разумеется, предназначался не для еды, а для маскировки Виталика на местности.
– Чтобы плешью не отсвечивал, – пояснил Сергей, нахлобучивая белокурый парик на голову напарника.
Теплый весенний день клонился к вечеру, стало прохладнее, но в парике все-таки было жарко, и у Виталика противно потела голова. Кроме того, парик был длинноволосый. Чтобы его не сочли «голубым», Виталик собрал космы в «хвост» и заправил его под воротник рубашки, но колючие лохмы при каждом повороте головы противно елозили по спине, так что пришлось «хвост» снова достать. Привезенные торопыгой Сергеем очки оказались горнолыжными, они были очень-очень темными и закрывали Виталику не только глаза, но и виски. Короче говоря, сидя на скамеечке, сторожевой сантехник-кладоискатель чувствовал себя если не белой вороной, то такой же полярной совой – полуслепой, нахохленной и малопригодной для несения боевого дежурства.
Призрак Мамы Пасечника
Я проснулась на закате, чувствуя себя на редкость скверно. В предвечерний час спать нельзя, эту прописную истину все знают, а я ею пренебрегла, и в наказание получила сильнейшую головную боль.
– М-м-м! – страдальчески промычала я, сжимая виски.
В черепной коробке стреляло так, словно она была военным бункером, переживающим усиленный штурм.
Стук в дверь показался мне разрывом гранаты.
– Пожалуйста, не надо стучать! – воскликнула я и поморщилась от звука собственного голоса.
Покинув диван, я прошла в прихожую и без расспросов открыла входную дверь. Правда, для этого пришлось еще немного поискать ключ. Он нашелся на гвоздике.
– Здрасьте! Это вы новая хозяйка квартиры? – с обидным сомнением оглядев меня с ног до головы, сказал мужик, похожий на платяной шкаф из массива дуба с инкрустацией.
В роли инкрустации выступала тощая дамочка в ярко-рыжем костюмчике, обвивающая монументального дядечку, словно декоративная лиана. От цвета ее одеяния у меня заболели глаза, я прикрыла их рукой и сказала:
– Я, я!
– Немка? – заинтересовалась дамочка в рыжем.
– Лена? – уточнил недоверчивый дядька.
Я покачала головой и сразу же кивнула, показывая, что я не немка, но действительно Лена.
– Припадочная? – опасливо попятился мужик.
Я прекратила ворочать головой, набрала побольше воздуха и сердито гаркнула в два приема:
– Хозяйка, не немка! Лена, не припадочная!
– Психованная, – постановила тетка.
Это их с мужиком почему-то странным образом успокоило.
– Пасечник я, – сообщил дядька.
– С рук ничего не покупаю, – поторопилась заявить я, подумав, что мне предложат приобрести какие-нибудь продукты пчеловодства.
– И правильно! – неожиданно поддержала меня тетка. – Вот у нас на площадке соседка давеча купила у цыганки банку меда, а там под слоем сиропа – клей «Момент»!
– «Момент» я бы, пожалуй, взяла, мне еще линолеум клеить! – оживилась я, вытягивая шею, чтобы посмотреть, нет ли в руках у дядьки-пасечника емкости с фальшивым медом.
– Пасечник я, Даниил Петрович, – повторил мужик. – А это жена моя, Нинка. Наша мамаша, баба Глаша, в соседней квартире живет.
Похожее на скороговорку словосочетание «наша мамаша, баба Глаша» мгновенно ввинтилось мне в мозги, но я выбросила его оттуда своевременным мысленным пинком.
– Вы, наверное, еще ничего не знаете? – я всплеснула руками. – У вашей мамы сердечный приступ случился, ее «Скорая» в больницу увезла!
– Да знаем мы, знаем, нам соседи позвонили, мы уже из больницы едем! – отмахнулась Нина.
Это выглядело так, словно я подбросила в воздух невидимый мяч, а она его отбила.
– Мамаша просила к вам зайти, – как мне показалось, смущенно сказал Даниил Петрович.
– Как она себя чувствует? – перебила я.
– Лучше, – ответил Пасечник.
– Совсем свихнулась, – «подтвердила» его жена. – Велела передать вам, что квартира, которую вы купили, проклятая, с нее нужно срочно снять порчу, а потом освятить.
– Неужели? – озадаченно повторила я, переводя взгляд с болтливой Нины на ее немногословного супруга.
– Мамаша говорит, что она тут покойника увидала, – вздохнул Даниил Петрович.
– Одного покойника? – уточнила я, вспомнив лежбище мертвецки пьяных мастеровых на полу своей гостиной.
Пасечник пожал плечами, что выглядело довольно странно: как будто поежился комод.
– Повторяю дословно, – застрекотала Нина. – Она сказала следующее: «Он умер, умер, а потом снова пришел, подлец, мерзавец, скотина!»
– Ну, положим, мерзавца и скотину ты от себя добавила, – укорил жену Даниил Петрович. – Мамаша сказала только, что покойник вернулся, а потом запричитала: «Зачем? За кем?»
– И попросила вас пригласить священника, – снова встряла Нина.
– Священника, значит, – повторила я, мягко улыбаясь семейной паре сумасшедших Пасечников. – Так я вызову, не беспокойтесь! Вот вы сейчас уйдете, а я сразу же и вызову! Договорились?
– Так мы пошли, – сообщил Даниил Петрович.
Я не стала дожидаться, пока этот громоздкий шкаф развернется лицом к лестнице, и быстро захлопнула дверь.
– Священника им подавай, – бормотала я, по стеночке проползая в комнату. – Щас, позвоню! Какой номер у службы экстренного вызова священников? Ноль-сколько?
Добравшись до телефона, я позвонила Ирке и заныла в трубку:
– Ирусик, пожалей меня!
– Ты палец прищемила? – хладнокровно спросила нечуткая подруга.
– Палец! – я задохнулась от негодования.
Ирка приняла мое восклицание за ответ и сказала: