– Что с вашей рукой? – спрашивает у него Самнер.
– Это всего лишь большой палец, – отвечает плотник. – Мне разбил его киянкой один пьяный ублюдок год или два тому, и с тех пор я не могу и пошевелить им. Для человека моего ремесла это создает некоторые неудобства, но я уже привык и как-то управляюсь без него.
– Покажите мне вашу руку.
Мак-Кендрик подается вперед и протягивает левую руку врачу. Пальцы выглядят вполне нормальными, но сустав большого пальца деформирован, а сам палец выглядит окостеневшим и потерявшим чувствительность.
– То есть в этой руке вы ничего держать не можете?
– Только четырьмя оставшимися пальцами. Полагаю, мне повезло, что это оказалась левая рука.
– Попытайтесь взять меня за запястье, – говорит ему Самнер, – вот так.
Он закатывает рукав и вытягивает руку. Мак-Кендрик сжимает ее.
– Сильнее.
– Я и так жму, как могу.
Самнер чувствует, как в плоть ему впиваются четыре пальца, но большой остается совершенно неподвижным.
– Это все, на что вы способны? – спрашивает он. – Жмите сильнее, не стесняйтесь.
– А чего мне стеснятся? – отвечает плотник. – Говорю вам, пару лет тому один придурок на борту «Уитби» угодил мне здоровенной киянкой прямо по костяшке большого пальца, когда мы стояли в доке и чинили крышку главного люка. Едва не раздробил мне его на мелкие кусочки. И у меня найдется масса свидетелей того происшествия – включая самого капитана, – которые с готовностью подтвердят его идиотскую выходку.
Самнер просит плотника отпустить его руку, после чего раскатывает рукав обратно.
– Почему вы ничего не сказали мне о своей поврежденной руке, когда я осматривал вас?
– Потому что вы о ней не спрашивали, я хорошо помню.
– Если вы не можете крепко сжать ее, то как же вы могли задушить мальчика? Вы же сами видели синяки у него на шее.
Мак-Кендрик замирает на мгновение, после чего на лице у него появляется настороженное выражение, словно он не сразу улавливает смысл, который судовой врач вкладывает в свои слова.
– Я и вправду видел их, – медленно говорит он. – Точно, они еще вытянулись такой цепочкой у него на шее.
– А спереди виднелись два больших пятна, помните? Одно над другим. Я еще подумал, что это – отпечатки двух больших пальцев, которыми надавили на гортань.
– И вы их запомнили?
– Я помню их совершенно отчетливо, – отвечает Самнер. – Два больших синяка, один над другим, похожие на кляксы от чернил.
– Но ведь у меня нет двух здоровых больших пальцев, – медленно говорит Мак-Кендрик. – И как же я тогда мог оставить эти отпечатки?
– Совершенно верно, – подхватывает Самнер. – Мне нужно немедленно переговорить с капитаном. Похоже, что тот малый с киянкой только что спас вам жизнь.
Глава 14
Браунли выслушивает доводы своего судового врача, втайне надеясь, что тот ошибается. У него нет ни малейшего желания освобождать Мак-Кендрика. Плотник как нельзя лучше подходит на роль злодея, и если его отпустить (на что, похоже, руководствуясь какими-то своими непонятными соображениями, рассчитывает Самнер), то на борту не останется никого, кто мог бы без хлопот и осложнений занять его место.
– Такого цыпленка, как Ханна, можно было с легкостью задушить одной рукой, – возражает Браунли, – и большой палец тут совершенно ни при чем. Мак-Кендрик невысок ростом, это да, зато он достаточно силен для этого.
– Только не в том случае, когда синяки располагались так, как на шее Ханны. Не заметить два отпечатка больших пальцев мог только слепой.
– Что ж, я, например, их не заметил. Помнится, синяков было много, но определить, какими именно пальцами они были оставлены, решительно невозможно.
– Перед самыми похоронами я сделал зарисовки травматических повреждений, которые получил Ханна, – поясняет Самнер. – Мне подумалось, что присяжные захотят взглянуть на них, если дело дойдет до суда. Вот, посмотрите сами. – С этими словами он выкладывает на стол перед капитаном записную книжку в кожаном переплете и открывает ее на нужной странице. – Теперь вы понимаете, что я имею в виду? Два больших овальных синяка, расположенные один над другим, вот здесь и здесь.
Он показывает на них. Браунли всматривается в рисунок, после чего почесывает кончик носа и хмурится. Добросовестность судового врача раздражает его. Кто вообще разрешил ему делать чернильные зарисовки трупа мальчишки?
– Юнга был уже зашит в саван. Как вы могли зарисовать их?
– Я попросил парусных дел мастера ослабить швы, после чего затянул их, пока продолжалась разделка. Это было нетрудно.
Браунли перелистывает страницы записной книжки и недовольно кривится. Помимо синяков, там есть и подробное описание поврежденной и разорванной прямой кишки мальчика, и пронумерованная диаграмма его сломанных ребер.
– Эти ваши замечательные картинки ничего не доказывают, – заявляет он. – Мак-Кендрика видели, когда он заигрывал с мальчиком, а он, как известно, – грязный содомит. Вот вам факты, убедительные и неопровержимые. А все остальное – лишь ваши догадки и досужие фантазии.
– Большой палец на левой руке Мак-Кендрика поврежден и не подлежит лечению, – говорит Самнер. – Он просто физически не мог совершить это преступление.
– Вы сможете высказать свое мнение магистрату, как только мы вернемся в Англию. Быть может, вам и удастся убедить его, в отличие от меня, но до тех пор, пока мы находимся в море, а я остаюсь капитаном, Мак-Кендрик будет сидеть в трюме закованным в кандалы.
– Как только мы сойдем на берег в Англии, настоящий убийца покинет корабль и исчезнет из виду, это вы понимаете? И его никогда не поймают.
– Я что же, должен арестовать весь проклятый экипаж по подозрению в убийстве? Вы это мне советуете?
– Если мальчика убил не Мак-Кендрик, то, скорее всего, это сделал Генри Дракс. Он оговорил плотника, чтобы выгородить себя.
– Клянусь, мистер Самнер, вы начитались дешевых романов.
– По крайней мере позвольте мне осмотреть Дракса так, как я осматривал Мак-Кендрика. Если он – убийца, то еще не поздно обнаружить следы и улики.
Браунли разворачивается боком на стуле, потягивает заросшую волосами мочку уха и вздыхает. Хотя судовой врач и действует ему на нервы, его упорством нельзя не восхищаться. Настырный маленький ублюдок, черт бы его подрал.
– Очень хорошо, – говорит он наконец. – Будь по-вашему. Но, если Дракс станет возражать против того, чтобы вы мяли и щупали его, я не намерен настаивать.
Дракс, когда за ним посылают, не выказывает ни малейших возражений. Он скидывает перед ними свои матросские штаны и с ухмылкой смотрит на обоих. Капитанскую каюту наполняет тяжелый запах застарелой мочи и пота.