– Сахар кладут в чай, а трюфели не кладут! – продолжали меж тем препираться охранники.
– Зато и сахар, и трюфели кладут в рот!
– На чужой трюфелек не разевай роток! – бесцеремонно вмешалась в дискуссию потерявшая терпение Ирка. – Кончай базар, гурманы! Где тут Лелик?
– Лелики-болики! – пробормотала я точно так же, как сказала бы «елки-палки».
При виде компьютерного монитора за конторкой я мысленно вернулась к недодуманному.
Судя по тому, что черно-белая картинка на экране делилась на шесть самодостаточных фрагментов, на монитор секьюрити выводилось изображение с камер слежения. Судя по тем же картинкам, камер было шесть, и пять из них отслеживали соответствующее количество скучных длинных коридоров с рядами дверей, украшенных псевдобронзовыми номерами. Коридоров было пять – по числу этажей «Казбека». Планировка отеля, возведенного во времена архитектуры минимализма, разнообразием не отличалась. Коридоры были похожи один на другой, как штампованные печенья в пачке.
Шестая камера была установлена в холле, над стойкой ресепшена, откуда открывался прекрасный вид не только на вход, но и на конторку секьюрити, на которую налегли мы с Иркой. Глянув в монитор, я подумала, что подруга могла бы надеть юбку подлиннее. Впрочем, это лишило бы бесплатного развлечения группу брюнетов, сгрудившихся в некотором отдалении за нашими спинами и на манер греческого хора с неподдельным чувством восклицающих «Вах! Вах!». Тоскливая мечтательность этого возгласа не нашла отклика в Иркином сердце, возложенном вместе с пышной грудью на конторку охраны и отчаянно, как рыба об лед, бьющемся о полированное дерево.
– Нет у нас Лелика! – неприязненно ответил Белобрысый, которому явно не понравилось, что Ирка вмешалась в разговор.
– Так же, как сахара? – съязвила я.
Стриженый криво ухмыльнулся. Очевидно, ему уже надоела бесплодная дискуссия о сладком. Белобрысый, напротив, явно готов был продолжать диспут. Он гневно посмотрел на меня и, вероятно, по непримиримому выражению моего лица понял, что я от него не отстану. Буду долго и упорно вымогать Лелика, мешая сравнительному анализу достоинств сахара и шоколадных конфет.
– Какой еще Лелик? – Белобрысый попытался «прикинуться веником». – Вы за кого нас принимаете? Мы, по-вашему, кто?
– Пионеры-герои! – осатанев от нетерпения, гаркнула Ирка. —Бойцы невидимого фронта, сладкоежки-ниньзя!
Я поняла, что подруга пошла вразнос, и поспешно сказала:
– Братва, сдайте нам Лелика, и все останутся живы!
– Может, вышвырнем их? – неуверенно предложил Стриженый.
Я смерила его всего, с короткошерстной макушки до начищенных ботинок, одним уничтожающим взглядом. Ирка просто молча закатала повыше рукава блузки и утвердила на стойке массивные кулаки. Псевдогреческий хор за нашими спинами разноголосо загудел в нашу поддержку.
– Черт, да позвони ты этому сладенькому, – не выдержал прессинга Стриженый.
Скроив недовольную мину, Белобрысый потянулся к телефону.
– Сладенькому? – в четверть голоса повторила Ирка.
Я пожала плечами и подумала вслух:
– Слыхала я, будто сладкое способствует тому, что в организме вырабатывается «гормон счастья» – эндорфин. Но чтобы дефицит сахара так фатально сказывался на настроении и умственных способностях – такое я вижу впервые!
Лева Лелюшевский, игриво представляющийся как Лелик и именуемый большинством знакомых только так, сидел в полумягком офисном кресле, вцепившись в подлокотники и размеренно совершая повороты вправо-влево. Вращаясь, он имел возможность оглядывать ту половину просторного кабинета, которая была занята массивным столом и дорогущим кожаным креслом, функциональные возможности которого бесконечно превосходили ограниченную подвижность Леликова стула. Директорское кресло могло вращаться, как тренажер космонавта, умело раскладываться, как диван, а в промежуточном полулежачем состоянии способно было производить волнения мягкой поверхности, от легкой эротической вибрации до шторма в пару баллов. В настоящий момент суперкресло размеренно вздрагивало, массируя по всей длине тыльную сторону Леликова начальника Жоржа Думкина, за глаза именуемого подчиненными Думкопф. Вопреки имени и прозвищу, никаких романо-германских корней Жорж Думкопф не имел. Он родился в Козельске, и злопыхатели утверждали, что название этого древнерусского городка определило суть характера Думкина. Лелик склонен был с этим согласиться. Во всяком случае, про себя он называл шефа только козлом.
К счастью, неумный и неприятный во множестве отношений Жорж Думкин-Думкопф-Козел приходился очаровательному Лелику начальником лишь формально. В автосалоне «Пять колес», директором которого являлся Жорж, Лелик числился менеджером по продажам, но не имел отношения ни к менеджменту, ни к продажам автомобилей. Автосалон с таким привлекательным для осторожных и запасливых водителей названием – «Пять колес» – был Леликовым «прикрытием». На самом деле он уже несколько лет весьма успешно торговал живым товаром. Лелик был сутенером, хотя это слово ему очень не нравилось. На своих визитных карточках Лелик печатал уклончивое «организатор досуга».
Думкин, предоставляющий Лелику «крышу» и гарантированный социальный пакет, имел по части «организации досуга» массу льгот и статус привилегированного клиента. Симбиоз был выгоден и Жоржу, и Лелику.
Откинувшийся в кресле Думкопф неожиданно захихикал.
– Щекотно? – спросил Лелик, имея в виду осуществляемый дрессированным креслом массаж.
– Прикольно! – откликнулся Жорж, помахав в воздухе тонким цветным журналом, обложку которого украшало выписанное художественным шрифтом «Ижица» сказочное название «Золотое яичко».
Помещенное ниже фотографическое изображение мужского полового органа, в модной технике боди-арт расписанного под хохлому, заставляло усомниться в жанровом соответствии издания знакомой с детства сказочке. Журнал «Золотое яичко» был под завязку набит объявлениями сексуального характера, фривольными фотографиями и псевдонаучными статьями типа «Множественный оргазм: миф или реальность?». Частные эротические объявления с целью экономии площади публиковались со множеством сокращений, список условных обозначений помещался на второй полосе.
– Офигеть можно, как народ шифруется! – восхитился Жорж. – Вот, послушай: «Симпатичная особа б/в, н/о, с/г желает познакомиться с м/ч с большим с/а для реализации смелых э/ф». Ну, ни хрена я не понял! Нет, я догадываюсь, что может означать «с/а»...
Тут Жорж с легкой грустью покосился на скромную выпуклость на собственных штанах.
– А что такое «н/о»? – вздохнув, продолжил он. – Ноги... Какие? Огромные? А «сэ гэ» – это что? Если у нее что-то там «гэ», зачем же об этом упоминать?
– Элементарно, Жорж! – устало вздохнул Лелик. – «Б/в» – бальзаковского возраста, «н/о» – нормальной ориентации, «с/г» – сексуально грамотная. «М/ч» – молодой человек, «э/ф» – эротические фантазии, а «с/а» – это не то, что ты подумал, а «сексуальный аппетит». То, что ты подумал, обозначается не двумя, а тремя буквами...