Звёздочка по имени Сафин
Когда Кени очнулась, небо над её головой снова было голубым. В её ушках до сих пор слышался свист, столь сильно оглушил её раскат грома. Она лежала на боку и видела, как несколько больших веток, оторванных ветром от дуба, лежали чуть поодаль. Она приподнялась на ещё дрожащие от ужаса лапки и обернулась…
Крик отчаяния громче самого громкого грома прокатился по разреженному от грозы воздуху. Сафина не было рядом. Кени попросту не могла в это поверить. Она посмотрела на свой хвостик. Его кончик был красным как нарыв, и она чувствовала невероятно сильное жжение. На том месте дерева, за которое отчаянно держался Сафин, она увидела тёмное дымящиеся пятнышко. Молния ударила прямо туда. Сафина не стало рядом.
Когда мышки умир… Прости меня, пожалуйста. Я сперва хотел написать «умирают», но какой же я болван! Это я по привычке. Говорю как человек. Я хотел написать это слово так потому, что больно уж сильно я привык к языку людей. А у людей столь грустный и неточный язык. На Мышкопланете, конечно же, и слова такого вовсе нет! Итак, исправляюсь: когда мышки заканчивают все свои мышкопланетные дела, для которых они и рождаются на Мышкопланете, они, конечно же, вовсе не умирают! Одновременно оба мышонка, ненадолго прощаясь с близкими, улыбаются и машут лапками, а затем просто растворяются в воздухе. Они становятся звёздочками. Ведь мышата – это вовсе не шёрстка да лапки; это – проявление самой сути бытия, сущности самой Вселенной! А Вселенная – она вечна и, конечно же, она не может умереть. Это знает с рождения каждый мышонок.
В ту ночь Кени сидела в одиночестве на том самом холмике и, задрав заплаканную мордочку вверх, смотрела на небо. Любой мышонок на Мышкопланете знал наизусть все звёздочки на небесах и помнил, где горит та или иная звезда. Поэтому Кени без труда узнала новую звёздочку, впервые загоревшуюся в ту ночь на спокойном бархотно-чёрном небе. Теперь на небосклоне количество звёздочек стало нечётным, как и количество мышат, населяющих Мышкопланету. А на Мышкопланете появилась одна единственная мышка-девочка, которая теперь могла ходить куда угодно и когда угодно, ни с кем не связанная хвостиком. Одна. Теперь у неё был только её собственный хвостик и ни с кем не нужно было ни поворачиваться в одну сторону, чтобы идти, ни тщетно бежать по разные стороны, когда вдруг повздоришь…
Шли месяцы, годы, и Кени потихоньку привыкла к одиночеству, а хвостик её мало по малу зарубцевался, но ни на минуту не переставал ныть и немножечко жечь на кончике. Свечение, исходившее от Кени, день ото дня ослабевало, а шёрстка становилась всё менее белой, потом стала совсем серой, а потом и вовсе почернела и стала чернее самого чёрного угля. Глаза других мышек, когда те видели Кени, становились круглыми от изумления. Никто и никогда до этого не видел на Мышкопланете мышку-девочку или мышку-мальчика в одиночестве, да вдобавок чёрного цвета! Кени, и без того сражённая горем и тоской, стала прятаться от других мышат. Она уже редко выбиралась из своей норки днём, а только по ночам, чтобы взобраться на их с Сафином любимый холмик и смотреть на звёздочку по имени Сафин.
Одной осенней ночью, когда небо было особенно чёрным и безлунным, а звёздочки – особенно яркими и красивыми, Кени по обыкновению сидела на том самом холмике, усыпанном пожухлой листвой старого дуба, и грустно смотрела на звёздочку по имени Сафин, которая, несомненно, смотрела на неё, но только уже совсем издалека. Он улыбался ей, и она чувствовала это столь явно, сколь явно она могла чувствовать биение своего крохотного мышиного сердечка.
– Что ты делаешь? – раздался голос за спинкой Кени, и она от неожиданности и испуга подпрыгнула на месте. Когда Кени обернулась, она замерла как вкопанная, не в силах произнести ни слова. Её глаза округлились от увиденного. Перед ней стоял белый, но не светящийся мышонок-мальчик. Он был один! Кончик его хвостика точно так же, как и её собственный, был зарубцован. Она не верила своим глазам. К тому же, тот мышонок тоже не светился.
– Кто ты? – только лишь и смогла вымолвить крайне удивлённая Кени, совершенно не вняв вопросу странного мышонка.
– Кажется, меня зовут Аник. – ответил мышонок-мальчик, который, как показалось Кени, смотрел на неё без всякого любопытства или удивления, совсем не так, как остальные пары мышат на Мышкопланете. – А тебя как зовут? – спросил Кени Аник.
– Нас… Меня… – голос Кени задрожал. – Когда-то меня звали Кени, а его, – Кени вздёрнула мордочку кверху и посмотрела на её любимую звёздочку, – Сафин. Теперь я и не знаю, кто я и можно ли звать меня Кени. – она прикрыла мордочку лапками и, сев на дубовый листочек, разрыдалась.
– Хорошо, Кени. Я буду называть тебя так. – сказал Аник. – Так что же ты, всё таки, здесь делаешь?
Кени немного успокоившись, рассказала Анику всю свою историю, а в конце добавила: «Сегодня, как и каждую ночь, я любуюсь звёздочкой по имени Сафин».
Друзья
– Но ты… Ты совсем не удивился, увидев меня тогда на том холмике. – говорила Анику Кени. – А ведь я у всех вызываю недоумение. Почему же ты не был удивлён? – не понимала Кени. – Вот я, например, очень удивилась, увидев тебя.
– А чему я должен был удивиться? – недоумённо спросил Аник. – Ты – такая же, как и я.
– Ну как же? Я… Я ведь одна и не свечусь. Хотя… – она помолчала мгновенье, – и ты тоже один и тоже не светишься. Но я же – совсем чёрная. Одна единственная чёрная мышка на всей Мышкопланете!
Тут в глазах Аника и впрямь появилось удивление.
– Как чёрная? – недоумённо переспросил он, не понимая, шутит ли она, или его подводят его собственные глаза.
– Аник, ты чего? – замешкалась Кени. – Посмотри на меня. Я – чёрная мышка. – И Кени сделала три шага вперёд, чтобы встать под пробивающийся сквозь ветви дуба лунный свет, дабы Аник получше разглядел её. – Ну, видишь? Я чёрная.
Аник застыл в растерянности.
– Но, Кени. Ты… Ты – белая, такая же точно, как и я. Разве что не светишься, но и я тоже…
Кени так и не поняла, что хотел сказать Аник, говоря, что она – чернее чёрного мышка, – белая, но спорить с ним не стала.
– А ты… Ты-то откуда взялся? Где твоя мышка-девочка? Что с тобой приключилось, Аник?
– Я не помню… – Аник потупил взор. – Но мне кажется, что я совсем недавно и случайно очутился на этой планете.
– Как?! – недоумённо воскликнула Кени. – Ты… Ты – с другой планеты?
– Похоже, что так, Кени. По крайней мере, я не помню, чтобы я был рождён на этой планете. Мне здесь всё так незнакомо. – Аник оглядел местность вокруг. – Ты – первая, кого я встретил, как попал сюда.
– Так с какой же ты планеты? И где твоя мышка-девочка? – не отступала Кени.
– Я не помню, с какой планеты я родом, как не помню и того, как тут оказался. Но я здесь совсем не долго… – Аник помолчал немного, потом продолжил:
– Я очнулся у подножья этого холмика. Я лежал на боку. Потом я встал, огляделся и пошёл куда глаза глядели. Так я и встретил тут тебя. Ну а мышка-девочка… – Аник вздохнул и опустил глаза. – Я помню только, что зовут её Дари, и что она, она научила меня тому, для чего мышатам нужны их хвостики. Ну а я… Кажется, я от незнания слишком сильно бежал в своём направлении, позабыв о том, что мышата всё должны делать в согласии, и так старался, что хвостик не выдержал и… Оборвался. Я помню вспышку белого. Потом – не помню ничего, кроме того, что её зовут Дари. – Аник замолчал. С минуту мышата стояли молча, не произнося ни слова. После неловкой паузы, Аник заговорил: