– Тебе не следует сидеть на полу – слишком холодно… – произнес тихо вошедший в комнату Гирмар, и тут же, вопреки собственным словам, опустился рядом с Олдером на корточки. Притянув сына к себе, устало вздохнул.
– Райген рассказал мне все – даже то, о чем бы предпочел промолчать. Через два дня за ним приедут «Карающие» из отряда моего воинского друга. Я отослал письмо Ронвену, в котором вкратце пояснил, что произошло и какая мне требуется помощь. Вскоре Райген получит сполна за свое преступление – его колесуют на площади в Милесте еще с парочкой таких же, позабывших о законе алхимиков. Мутить же собравшийся на площади народ Райген не сможет – я уже позаботился о том, чтобы с губ убийцы после необходимого признания больше не слетело ни единого звука…
Гирмар замолчал и вновь вздохнул, взъерошив волосы сыну. Но Олдер не отозвался на эту ласку, и отец заговорил снова.
– Теперь я знаю, что Олиния является зачинщиком произошедшего, но имя Остенов не должно быть запятнано, поэтому моя жена вскоре отправится в имение под Тургвом – там, в лесной глуши у нее будет много времени для того, чтобы замолить перед Маликой хотя бы часть своей вины. Здесь она больше никогда не появится, но я понимаю, что для тебя Олиния – прежде всего мать, и не буду против того, если ты изредка станешь ее навещать…
Гирмар вновь замолчал, всем своим видом показывая, что ожидает от Олдера ответа, а тот, бросив короткий взгляд на отца, вновь посмотрел в сторону накрытого светлым полотном тела Дари и тихо произнес:
– С сегодняшнего дня у меня больше нет брата… А, значит, и матери тоже нет…
Приняв это решение, Олдер остался ему верен даже тогда, когда Олиния – в сопровождении мрачной охраны и двух престарелых жриц Малики отбывала в долженствующее стать местом ее пожизненного покаяния имение. Гирмар не позволил ей взять с собою ни украшений, ни платьев, ни притираний, и теперь Олиния была облачена в серое одеяние послушницы Малики. Ее лишенное косметики, опухшее от слез лицо казалось стоящему неподалеку Олдеру чужим и каким-то незнакомым. Он смотрел на женщину, кровь которой текла в его жилах, и не узнавал ее, а в сердце его уже не было ни гнева, ни боли – одна только холодная пустота. Душа Олдера словно бы заледенела…
Олиния отняла от покрасневших глаз платок и попыталась что-то сказать ведущему ее под локоть Гирмару, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Олиния всхлипнула, рассеяно оглянулась, и, увидев Олдера, рванулась к нему, но не смогла высвободиться из рук Гирмара и крикнула:
– Это все было ради тебя, мальчик мой!
Отчаянный вопль хлестнул Олдера, словно плеть. Он вздрогнул всем телом, но потом, не одарив мать, ни словом, ни взглядом, ушел прочь со двора…
Это была их последняя встреча. Со слов отца Олдер знал, что мать живет в дальнем имении под неусыпным надзором жриц, но никогда не выказывал даже малейшего желания ее навестить.
Так шли годы. Затем Олиния, каким-то образом узнав о смерти Гирмара, прислала сыну письмо, в котором умоляла его о встрече, но уже переживший Реймет Олдер, прочитав неровные строки, немедля отправил весточку от матери в огонь, а в имение для усиления надзора послал новых людей – тех, кого нельзя было взять, ни жалостью, ни подкупом. И не удивительно. После смерти Дари Гирмар и Олдер, разделив одно горе на двоих, сблизились по-настоящему, так что Олиния, называя в письме к сыну покойного мужа «несправедливым деспотом» и обвиняя Гирмара в том, что он разлучил ее с Олдером, совершила очередную ошибку.
Еще через несколько лет она, так и не дождавшись ответа от сына, тихо умерла, и Олдер велел перевезти тело матери в семейную усыпальницу Остенов – там Олиния и обрела последний покой – в самом дальнем углу, под лишенной украшений мраморной плитой… Так или иначе, но она тоже была одной из Остенов, и Олдер отдал ей причитающийся долг – не как матери, а как носительнице родового имени…
Мысли о родовых обязанностях и долгах заставили Олдера вернуться из воспоминаний в настоящее – за окном медленно тускнели звезды, ночь воспоминаний подходила к своему концу, и рассвет нового дня был уже не за горами. Олдер вернул на доску серебряного конника, которого до этого бездумно крутил в пальцах, и невесело усмехнулся.
Дорин уже несколько раз – то в шутку, а то и с самым серьезным лицом, намекал Олдеру, что он, расставшись наконец со своим статусом вдовца, мог бы помочь Остенам в заключении нового, выгодного для них союза. В конце концов, долг перед родом никто не отменял, да и самому Олдеру в этом случае ничем не придется жертвовать. Во многих знатных семействах уже подросли очаровательные юницы, не уступающие в красоте его покойной супруге. Олдер на подобные намеки всегда отвечал отказом, находя для своего нежелания вступать в новый брак тысяча и одну причину, но, никогда не открывая истинной сути своего затянувшегося одиночества. На самом деле Олдер просто не верил, что чужая женщина сможет принять его Дари, заменив ему мать, а еще Амэнский Коршун всерьез опасался того, что новая жена, родив своего ребенка, попытается расчистить для него дорогу к наследованию за счет Дари. А как он уследит за супругой, если из-за службы Амэну не появляется дома несколько месяцев?..
Тряхнув головой, Олдер встал со своего места и, вновь подойдя к спящему Дари, огладил его встрепанные волосы самыми кончиками пальцев, прошептав:
– Спи спокойно. Второй раз я ошибки не допущу.
Глава 3 ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ
Энейра
Мои сборы и прощание с Дельконой не заняли много времени – уже через два дня я была в дороге. Свой путь в Мэлдин мне предстояло совершить в одиночестве – я не захотела ни прибиваться к путешествующим между храмами богомольцам, ни искать себе место среди идущих по тракту купеческих обозов, хотя их было немало. Как только между Амэном и Крейгом установилось очередное перемирие, купцы поспешили возобновить свои старые связи, и начали торговать с утроенным рвением – барыши им были нужны уже сейчас, а сколько продлится очередной мир, не взялись бы гадать даже храмовые оракулы. Я бы, во всяком случае, точно не стала загадывать сроки.
Матерь Вероника, узнав о моем решении, попеняла мне за излишнюю самонадеянность, но, поняв, что я не уступлю, махнула рукой, так что теперь я не торопясь ехала по Винному тракту – свое название он получил именно из-за того, что по нему в Крейг и попадало амэнское вино – сколько бы мои соотечественники не накопили обид к южанам, отказаться от даров их виноградных лоз они не могли.
Поскольку весь путь мне предстояло проделать верхом, я вновь была в привычной мне мужской одежде, но мою принадлежность к служению Малике выдавал дорожный плащ – плотный, серый, с черной рунической вышивкой по краям. Это же подтверждал и освященный Матерью Вероникой знак Младшей Жрицы – она вручила его мне перед самым отбытием вместе с письмами Матери мэлдинского святилища, пояснив свое решение тем, что я его вполне заслужила хотя бы за свое знание трав и навыки лечения. Кроме этого, такой знак откроет мне доступ к сокровенным знаниям Мэлдина, которые вряд ли станут доступны обычной послушнице, да и мое путешествие в статусе жрицы будет более безопасным.