Вот и сейчас от Анны шел мягкий свет, а лунная дорожка на свинцово-серой озерной глади отливала десятками оттенков. Удивительно. Едва ли не удивительнее того, что творится на острове. Хорошо, что они договорились, подписали пакт о ненападении. Но с другой стороны, за новообретенной невестой теперь придется приглядывать, и сердце чует – хлопот с ней не оберешься, тяжела будет его доля. Одни только эти романтические страдания по утраченной любви чего стоят! Она ведь страдает, в толпе все время искала глазами Подольского. Отпусти ее Клим в тот момент от себя, непременно ринулась бы к бывшему кавалеру – унижаться… Оттого он и не отпустил, держал крепко, может быть, даже излишне крепко, зато наверняка.
А про оборотня Анна у него спрашивать не стала. Этакое несвойственное дамам нелюбопытство Клим посчитал дурным знаком. Значит, будет разбираться во всем сама, ринется в бой. Разумеется, без него. Узнать бы, что привело ее в Чернокаменск. Тогда контролировать ситуацию стало бы проще. Но ведь не расскажет. Ну да ладно! Как он и сказал, у него своих дел полно!
До поместья добрались без приключений, хотя Клим и был начеку. Оборотень там был или просто волк, но оружие сейчас оказалось бы нелишним. Утром надо обязательно заняться этим вопросом, купить ружье. Анну он проводил до самой комнаты, но возвращаться к себе не спешил. Спать не хотелось, а поразмышлять было над чем.
Чужое присутствие Клим скорее почувствовал, чем увидел, но не удивился. Появления Подольского он ждал, потому и не растерялся, заступил дорогу крадущейся тени.
– Куда собрались, Михаил Евсеевич? – спросил ласковым шепотом. – Уж не к моей ли невесте?
Тень замерла, гневно сверкнули в темноте стекла очков.
– Как ты посмел? – Подольский так же, как и он сам, говорил шепотом. Не говорил даже, а шипел.
– Посмел. – Клим пожал плечами. – Что ж мне было делать? Честь прекрасной дамы по моей вине оказалась под ударом, а законный жених не спешил за даму заступаться. Пришлось… импровизировать.
– Да я тебе за такую импровизацию… – Подольский сделал шаг вперед, но шаг этот был какой-то неуверенный.
Клим остался на месте, сунул руки в карманы брюк. Если бы Подольский хоть сейчас попытался поступить как настоящий мужчина, Клим бы, пожалуй, попробовал его понять. Речь не об уважении, но хотя бы о понимании чужой сути. Но увы… На него никто не бросился с кулаками, не попытался прорваться к Анне, чтобы попросить прощения, объясниться. Подольский отступил.
– Ты пожалеешь, – донеслось из темноты, словно бы сама эта темнота обрела плоть.
– Надеюсь, ты уже жалеешь?
Ему никто не ответил. Клим снова пожал плечами, запрокинул голову, вглядываясь в темные окна комнаты на втором этаже. Графиня Анна Шумилина спала. Или делала вид, что спит. С женщинами ничего нельзя знать наверняка.
Утро следующего дня выдалось пасмурным, накрапывал мелкий дождик. К завтраку не вышли ни Анна, ни Подольский. На вопросы Клима Клавдия лишь развела руками.
– Михаил Евсеевич велели завтрак в комнату подать, а Анна Федоровна сказала, что не голодна.
В голосе Клавдии слышалось осуждение. Было очевидно, что хороший аппетит она считает едва ли не одной из самых важных дамских добродетелей.
– А вот я голоден как зверь! – Клим широко улыбнулся.
От его совершенно невинных слов Клавдия ойкнула и торопливо перекрестилась.
– Что случилось? – спросил он как можно участливее.
– А то вы, Клим Андреевич, не знаете, что случилось?! Вы ж этой ночью на острове были! – Чувствовалось, что Клавдии хочется поговорить, узнать кровавые подробности минувшей ночи. – Волколак… – сказала она и снова перекрестилась. – Вернулся…
– Откуда вернулся? – спросил Клим с ленивой насмешливостью, специально раззадоривая Клавдию. – Какой такой волколак?
– Обыкновенный! – сказала Клавдия с вызовом и обмахнулась полотенцем. – Вы-то, Клим Андреевич, не из местных, вы ту давнюю историю про волколака не знаете.
– А ты расскажи, – попросил Клим.
Клавдия рассказала, дважды просить не пришлось. И про волколака, и про кровавую ночь, унесшую жизни тогдашних хозяев острова, и много еще чего.
– А кто тогда жив остался, тот, почитай, сразу же с острова и уплыл. Вот только…
Договорить Клавдия не успела, в столовую, ломая шапку в широких ладонях, заглянул Василь, ее муж.
– Я это… – Он кивнул Климу, покрепче сжал шапку.
– Ну чего тебе, Василь? – За неуклюжего мужа Клавдии, видать, было неловко, оттого и в дом она его старалась без лишней надобности не пускать.
– Тута барышня спрашивает про ключи… – Василь смотрел в пол, но уходить не спешил.
– Про какие ключи?
– От башни. Говорит, ты обещалась ключи ей дать. Так давать?
Прежде чем ответить, Клавдия кинула на Клима полный страданий взгляд.
– От какой башни? – спросил он.
– Так от часовой, барин, – махнул рукой Василь, и с рукава его рубахи на пол просыпались скошенные травинки. Видно, до этого он управлялся в парке. – Говорит, посмотреть охота… – По тону его было понятно, что бабе в часовой башне делать нечего, но кто ж его станет слушать, тут Клавдия всему голова. – А башня на ключ закрыта. Как архитектор с нее едва не свалился, с тех пор, почитай, и стоит под замком. Часы небось поломаны давно, а ей механизм посмотреть…
– Механизм, – голос Клавдии вдруг смягчился. – Так это ж ее папенька тот механизм налаживал. Оттого, видно, и тянет ее в башню. Дай ключи, Василь, но наперво сам в башню поднимись, посмотри, чтобы там все в порядке было, чтобы ступени целые. А то не приведи господь… Иди уж! – Она махнула полотенцем на мужа и следом перекрестила.
Василь вздохнул, аккуратно прикрыл за собой дверь, а Клим спросил:
– Про какого отца ты, Клавдия, тут говорила?
– А вы ж, Клим Петрович, ту давнюю историю тоже не знаете… Я вот все думала, кого это Анна Федоровна мне напоминает, а сегодня утречком на рынок за сметанкой свежей поехала, а там кум мой, Ефим Сергеевич. Он, горячая голова, устроился к новым хозяевам на остров работать, а там такое! – Клавдия выпучила глаза, сказала шепотом: – Оказывается, они оба в Чернокаменск явились.
– Кто они?
– Дочка Айви и Федора-каторжанина и оборотень. Такая история… Такая грустная, я вам доложу, история. Пирожков к чаю не желаете? Вкусные пирожки, с капусточкой и зайчатиной.
– Желаю. Желаю пирожков и грустную историю.
А история и в самом деле оказалась грустной, если не сказать, трагичной, приправленной, как это принято в Чернокаменске, изрядным флером таинственности.
– …И с тех пор ни Айви, ни ребеночка ейного никто не видел. – Увлекшись рассказом, Клавдия присела к столу, подперла румяную щеку кулаком. – Полиция-то Акима Петровича в этаком злодеянии подозревала, но все в городе знали, что виноват Злотников. Это он, ирод, и мать, и дитя, ни в чем не повинное, в озере утопил, Стражевой Камень кровью залил. Тогда-то все думали, что не выжила девочка, а оказывается, жива-живехонька! Что это, как не чудо?